Татьяна Коган - Эффект недостигнутой цели

– Да не соревнуюсь я ни с кем! – Саша вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате. – Я всего-навсего остаюсь самой собой.

– Какой смысл оставаться самой собой, если это ведет к одиночеству?

– Спасибо, мама! – Сашины губы искривились в горькой усмешке. – Тебе кто-нибудь говорил, что от твоей поддержки повеситься хочется? Лучше не утешай меня. Так только хуже.

Лика страдальчески изогнула брови:

– Я стараюсь донести до тебя очень простую мысль, но у меня ничего не получается. Прости. Я бездарный оратор… Но я так люблю тебя, милая…

Ее глаза наполнились слезами. Несколько секунд мама и дочь смотрели друг на друга и одновременно расплакались. Лика прижала Сашу к груди и гладила ее по волосам, сожалея, что не может найти правильных слов и объяснить дочери, какая она особенная, уникальная, невероятная. Доказать ей, что все лучшее впереди, что ее большая взаимная любовь никуда от нее не уйдет. В юности любая маленькая проблема воспринимается шекспировской драмой. Но пройдет совсем немного времени, и все переменится.

Саша шмыгала носом и всхлипывала все реже, постепенно успокаиваясь. Ее даже посетила ироничная мысль: если бы мама знала хотя бы половину того, что скрывает дочурка, то мгновенно бы растеряла большую часть своего оптимизма…

– Сашенька?

– Да, мам?

– Давай закроем окно, холодно же! – попросила мама.

Саша не сдержала улыбку. Ей вдруг отчаянно захотелось сказать маме, что если в бассейне потрогать рукой поток, бьющий из впускного отверстия, то на ощупь вода напомнит медузу.

Переулок тонул во мраке. Потухшие окна домов сливались с темнотой ночи, создавая ощущение заброшенности, словно не уютный спальный район притулился на окраине города, а закрытая зона. Стояла тишина, изредка нарушаемая шумом одиноких автомобилей, мчавшихся по спрятавшейся позади высоток дороге… Вокруг не было ни души. Лишь две неподвижные тени замерли у узкого прохода между гаражами.

– Ты в этом точно уверен? – Пожилой мужчина с хищным носом и в сдвинутой на глаза кепке внимательно посмотрел на своего молодого собеседника.

– На сто процентов. Ошибки быть не может, – ответил тот и решительно переступил с ноги на ногу. – Ахмет говорит, номера были плотно глиной залеплены, но он успел сколупнуть, глину-то, пока в доме палили. Машинку мы отыскали, выяснили, кто на ней катается. Совпадос полный. Нужно действовать.

– Что с местом?

– Как я и говорил, очень удобно. Тупик там. Лишних свидетелей быть не должно. И по времени нормально.

– Нужно сделать все очень быстро. – Пожилой мужчина помолчал, размышляя. – Опасно. Но спускать подобное нельзя. – Он презрительно сплюнул в подсыхающую под ногами грязь. – Разбираться, кто именно виноват, не будем. Валим всех.

– Когда выдвигаемся? – нетерпеливо спросил молодой.

– Завтра. Завтра вечером. – Мужчина в кепке оскалился, обнажив неровные зубы. – В восемь будьте с Ахметом готовы.

– По корпусу, по корпусу работай, Самсонов! – командовал Иваныч, наблюдая за спаррингом. Тренировка шла полным ходом, зал гудел тем вибрирующим, размазанным гулом, который ускоряет сердцебиение даже у далекого от спорта наблюдателя. Сомову нравилась эта особая, заряжающая энергией атмосфера. Она поглощала тревогу и беспокойство, и проблемы, терзавшие вне стен зала, просто переставали существовать.

Однажды журналистка спросила молодого Апокалипсиса, что он чувствует на ринге.

– Когда перелазишь через канаты, внешний мир отключается, – ответил он. – Ты забываешь обо всем и не видишь никого, кроме стоящего напротив противника. Он – твоя единственная цель до того момента, пока не прозвучит гонг и судья не поднимет руку победителя.

Хотел бы Сомов сейчас точно так же ничего не помнить, ни о чем не думать. Но сегодня проблемы не оставили его на пороге зала, как бывало раньше, а вошли вместе с ним.

– После прямого возвращай правую руку в защиту! Иначе получишь контрудар на левый боковой! – вызверился Сомов на Сапера. – Ты какой год занимаешься, твою мать? И пятку, пятку задней ноги от пола оторви! Иначе чем ты спружинишь при ударе?!

Сапер кивнул, не отрывая взгляд от наступающего противника. Его лицо блестело от пота.

Сомов повернулся к Менджусову, работавшему на лапах.

– Вы с Василием следующие! – И тут же прикрикнул на Сашку, топтавшуюся у пневматической груши, наполненного сжатым воздухом снаряда для отработки точности и частоты ударов: – Что ты сопли жуешь? Скорость увеличивай!

В районе солнечного сплетения неприятно покалывало, а в желудке, казалось, гуляет ветер, означавшее только одно: что-то беспокоило Сомова, и очень сильно. Выездное мероприятие прошло без сучка и задоринки, парни справились на «отлично». Асадчий давно жаловался на организованную группировку, промышляющую в районе торговлей наркотиками. Поймать с поличным мерзавцев не удавалось: то ли им отчаянно везло, то ли кто-то сливал им информацию о предстоящих рейдах.

– Знаю, что не могу просить тебя об этом. – Асадчий сидел в своем похожем на музей кабинете и хмурился, раскачиваясь в широком кожаном кресле. – Твои парни и так здорово выручают город.

– Кончай расшаркиваться, – бросил Сомов. – Что предлагаешь?

Асадчий давно знал об их импровизированной «тимуровской команде», как он ее в шутку называл. Сомов сам ему рассказал, много лет назад, когда идея начала вырисовываться и приобретать форму. Приятель его полностью поддержал, даже пообещал по мере сил помогать и обещание свое неукоснительно выполнял. Никто из ребят не знал, что глава районной полиции тоже является частью их компании. Непосредственно в активных событиях он не участвовал, контактировал только с Иванычем. Давал наводки, подсказывал, когда и где лучше действовать. Благодаря его расчетам неуловимые мстители всегда исчезали с места «преступления» за несколько минут до того, как туда нагрянут сотрудники правопорядка.

Убивать никого не убивали, даже последних негодяев. Могли ранить, покалечить, если преступник того заслуживал. Оружие использовали скорее для устрашения и дополнительной подстраховки. Обычно все происходило быстро и без лишнего шума. В целом последняя вылазка оказалась удачной, никто из ребят не пострадал. Пулей слегка задело плечо Самсонова, но царапина мелкая, лейкопластырем залепили, и все дела. В рубашке парень родился. Чуть правее бы и…

Думать о том, что могло бы произойти, Сомов не любил. Да и тревожило его кое-что иное. Двое из банды куда-то испарились. Когда началась перестрелка, противников было семеро. Пятерых они обезвредили.

Они проявляли бдительность и аккуратность, как всегда. Никто не видел их лиц, номера на машине замазаны. На обратном пути Сомов постоянно поглядывал в зеркало заднего вида, но ничего подозрительного не заметил, хвоста не было. И все-таки сдавливало сердце нехорошее чувство. Может, это ноющее, тоскливое беспокойство имеет отношение к чему-то другому? Например, к рассказанной чужаком истории. Бажин уверен: убийца, орудующий в районе – один из секции.