Татьяна Устинова - Развод и девичья фамилия

– Вы одалживали у него деньги или он у вас?

Батурин перестал созерцать стол и с тем же равнодушием принялся созерцать капитана.

– Никто ни у кого не одалживал. Он все время подозревал меня в том, что я за его спиной ставлю в номер оплаченные материалы, а с ним не делюсь.

– Что значит – оплаченные материалы?

– “Джинсу”, – сказал Батурин.

Свекольный цвет опять стал во все стороны распространяться по капитанской физиономии.

– “Джинса” – это заказные материалы, – неторопливо объяснил Батурин, – не реклама, а, как бы это сказать, имиджевые статейки. Например, статья в рубрике “Карьера” о каком-нибудь начальнике или политике. Какой он умный, тонкий, любит жену, детей, собаку и отечество. Честный, порядочный, образованный, но в то же время “из народа” – по выходным на участке в бане парится и местному фермеру Горемыкину пробил в сельсовете трактор. “Джинса” – ходовой товар, особенно перед выборами или какими-нибудь крупными кадровыми перестановками. Бывает, конкуренты “заказывают” друг друга, тогда мы пишем, что банк такой-то вот-вот лопнет, ибо там неграмотный менеджмент, а председатель правления вообще алкоголик или раньше сидел в Матросской Тишине.

– А если за задницу возьмут?

– Возьмут, извинимся. Это очень просто – на последней странице. Извините, ошибка вышла, ваш председатель вовсе не алкоголик, а человек уважаемый и приличный во всех отношениях, любит жену, собаку и так далее. Кроме того, мы же не лохи, чтобы все подряд гнать, мы информацию грамотно собираем, так, чтобы подкопаться было трудно.

– Значит, заказали, заплатили, вы напечатали. Потом опять заказали, заплатили…

– Нет, – перебил Батурин, – не совсем так примитивно. Мы точно знаем, с кем и против кого в данный момент дружим. Хозяева и друзья – табу, ни за какие деньги. Остальные на усмотрение и в соответствии с интересами текущего момента.

– Свобода слова, твою мать! – в сердцах воскликнул капитан. – А эта ваша вчера мне про первую поправку пела!.. На черта вам сдалась первая поправка, когда у вас сплошная, блин, мешковина!..

– “Джинса”, – поправил Батурин невозмутимо. – Политическая пресса – такое же оружие, как “стечкин”. Прошу прощения за банальность. У оружия нет никакой свободы. Оно стреляет в зависимости от того, у кого в руках. Это для вас новость?

– На черта тогда вам свобода слова, если вы как проститутка – кто заплатил, под того и легли?!

Батурин помолчал немного, оценивая искренность капитанского гнева. Гнев производил впечатление вполне искреннего.

В самом деле такой наивный? Не прикидывается?

– Благодаря этой самой свободе мы знаем, что “Курск” утонул, а в Чечне война, – сказал наконец Батурин.

– Так и про “Курск” врут, и про Чечню врут!

– Врут, – согласился Батурин, – но могли бы вообще молчать, как про Афганистан молчали, и про все остальное. Сгинул рязанский ОМОН на Кавказе и сгинул, как не было его. Или мужики в Баренцевом море. Через три года жене бумажка, где написано “причина смерти – утопление”. Ну, как? Или все-таки лучше, когда есть свобода и первая поправка?

– Да что вы заладили про эту поправку! – озверел капитан. – Далась она вам!

– Она не нам далась, а американцам. Кстати, это очень символично, что первая поправка именно о свободе слова.

– Идите вы с вашей символичностью куда подальше!..

– Дискуссию затеял не я.

– Да идите вы с вашей дискуссией!.. – заорал капитан. – О чем вчера говорили с потерпевшим, отвечайте!

– Прошлый номер вышел с материалом о выборах мэра в Новом Уренгое. Костик считал, что он заказной и что мне за него заплатили.

– А вам что, не заплатили? Или вы делиться не захотели, денежки пожалели?

– Нет, – твердо сказал Батурин, – мне не платили. Меня… попросили помочь, и я… помог.

– Кому? Новому Уренгою?

– Ох-хо-хо, – неожиданно пробормотал Батурин, неуклюже повернулся и стал смотреть в окно. Капитан насторожился.

– Костику я не сказал о том, что меня… просили. Не знаю, что именно он там решил, но взбеленился на этот раз по-настоящему. Мне кажется, он бы меня уволил, если бы не Кира. Она зашла и как-то его остудила.

– Водой окатила?

Батурин промолчал.

– Григорий Алексеевич, кто просил вас поставить в номер материал о Новом Уренгое? И почему сделал это через голову главного редактора?

– Это не имеет никакого значения, – отрезал Батурин.

– Я сам решу, что имеет значение, а что не имеет. Кто?

Батурин посмотрел на Гальцева и покачал головой.

– Тогда я вас сейчас арестую по подозрению в убийстве, – пригрозил капитан, и Батурин разрешил равнодушно:

– Арестовывайте!

Да уж. Психологический прием.

Пыльная искусственная трава, пыльные искусственные кусты, выцветшие птичьи чучела. “Глухари на токовище”, одним словом.

Может, это и не бытовуха вовсе, а высоколобое политическое убийство с участием израильской и палестинской разведок, а также новоиспеченного мэра Нового Уренгоя?

Как там? Знаменитый биатлонист Сидоров собирался отравить папу римского елеем подпольного дагестанского производства, ибо папа самым подлым образом вмешивался в бизнес бывшего биатлониста, всячески мешал и строил козни. Недавно что-то в этом духе капитан видел по телевизору и диву давался, что история рассказывалась вполне серьезно и даже с некоторым трагическим пафосом.

– Да что за секреты-то? – решив играть в дурака, спросил капитан. – Неужели вы думаете, что я не узнаю? Или это государственная тайна?

– Тайна не тайна, но Костик не должен был знать. Я поставил этот материал и пошел как бы против своих.

– Каких своих?

– Капитан, – отчеканил Батурин, – это не имеет отношения к убийству. Это все политика, да и то не самой высшей пробы, а так, серединка на половинку.

Я ничего от него не добьюсь, понял Гальцев совершенно отчетливо. Он будет стоять на своем. Пудрить мне мозги, читать лекции про первую поправку и американское законодательство и ни слова не скажет о том, что меня интересует.

Кремень мужик.

То ли ничего не боится, то ли очень в себе уверен. Права была Кира Ятт – такого только и опасаться, даром что на вид мешок мешком.

Ну и ладненько.

– Как вы думаете, кто из ваших коллег, кроме Киры, мог слышать, что вы поссорились с главным?

– Все, – весело ответил Батурин, – все мои коллеги до одного могли слышать, что я поссорился с главным. У нас слышимость исключительная, а Костик всегда орал от души. И вчера орал.

– Вы были в этом кабинете?

– Да.

– В какую дверь вы вышли?

– В приемную.

– Кто был в приемной?

– Раиса была, – подумав, сказал Батурин, – по-моему, еще Леша Балабанов, корреспондент. Я злился и от злости… плохо соображал.

– Так злились, что плохо соображали?