Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

У Макса был билет на поезд Вильнюс – Краснодар, и в принципе он мог приехать вовсе не из Сенежа, а из Вильнюса, например. Или из Клайпеды. Архипов ничего не понимал в железнодорожных билетах и не знал, как именно нужно смотреть, чтобы понять, откуда пассажир едет.

Как Макс решился войти в ночную открытую квартиру, в которой до этого ни разу не был?! Почему не стал звонить и стучать, а просто вошел, и все? Почему не зажег свет, а с ходу начал прятаться за кресла?

Откуда у него порез на руке?

В позвоночнике засвербило – вж-ж, вж-ж…

Была ли она на дежурстве? Он звонил ей в больницу, и она оказалась там и подошла к телефону, но Архипов понятия не имел, где именно эта больница находится. А если в соседнем дворе? Она вполне могла выскочить из квартиры и добежать до работы.

Зачем?! Зачем?!!

Она имела возможность заниматься в своей квартире всем, чем угодно, в белый день, а не в темную ночь! Она жила в этой квартире, черт побери все на свете! Или она знала про нелепое завещание и должна была сделать что-то до того, как оно вступит в силу?!

Что она пыталась сделать?

Она жила в этой квартире и могла заниматься в ней всем, чем угодно, в светлый день, а не…

Круг замкнулся.

Тинто Брасс поднял башку и внимательно посмотрел на хозяина.

– Хочешь пива? – спросил хозяин.

“Какого еще пива, – возмутился Тинто Брасс, – когда мы должны бегать! После пива ты ляжешь и уснешь, а я что стану делать?!”

– Да, – покаялся Владимир Петрович, – лучше потом.

Запасные ключи Лизавета и ее приемная дочь держали у соседей. Нужно пойти и забрать их и выяснить, может, они пропадали, или терялись, или приходил слесарь и интересовался этими ключами!

Что дальше? Дальше что?

Песнопения в подъезде, от которых переполошились все соседи, включая тех, у которых были ключи от Лизаветиной квартиры.

Кое-что прояснилось сегодня в юридической конторе – название песнопевцев, и больше, собственно, ничего.

“Путь к радости”.

Что за путь? Что за радость?

Религиозная организация, сказал юрист. Легальная, раз они пришли в контору и назвались.

Откуда они взялись? Что у них за завещание?! Почему Лизавета понаписала столько завещаний? Откуда они узнали, что последнее и главное завещание лежит именно в этой конторе, именно у этого нотариуса и будет оглашено именно сегодня?! Или то, предыдущее, тоже было составлено в этой конторе, только у другого нотариуса, раз этот о первом завещании ничего не знал? Сколько нотариусов могло быть у Лизаветы? Десяток?

И почему Марии Викторовне, черт ее побери совсем, не досталось ничего?!

И зачем она умоляла его ни во что не вмешиваться и ничему не удивляться – перед самыми дверьми кабинета?! Умоляла, и дышала тяжело, и смотрела ему в лицо так, что у него взмокла спина!

И почему Лизавета наврала про родственников, которых оказалось так много, и все в добром здравии?! Боялась? Не хотела, чтобы что-то досталось им? Что им могло достаться, если все отошло ему, Владимиру Петровичу Архипову, и она об этом прекрасно знала?!

Написать дарственную – или как это называется – и отдать квартиру обратно Маше Тюриной ничего не стоит. Леонид Иосифович Грубин всегда готов к услугам. Вряд ли Лизавета имела в виду, что Архипов должен поселиться в ее квартире, выгнав бедную сироту, о которой она так пеклась.

Тогда что? Что она имела в виду?!!

Когда приходила к нему, когда слезно просила “не оставить”, когда обещание брала, когда свое завещание писала?!

– М-м-м… – простонал Архипов, зажмурился и постучал себя по макушке, как будто разгоняя мысли.

– Ничего-ничего, – успокаивающе сказал рядом чей-то голос, – побегаете, и все пройдет. Энергия добра вас не покинет.

Архипов вытаращил глаза.

Тинто Брасс, безмятежно валявшийся на гравии, вдруг вскочил, напружинил все свои складки, ощерился и зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом. Он мотал оскаленной мордой и натягивал поводок – металлическую цепь.

– Фу, Тинто, – приказал Архипов. – На место. Лежать!

Мастифф не слушался. Архипову показалось, что он вообще ничего не слышит.

– Спокойно, Тинто! Фу! Лежать! Лежать, я сказал.

– Оставьте животное в покое. Ведь он видит то, чего вы лишены, и странным кажется ему видение такое.

Архипов уронил цепь на землю. Она негромко звякнула.

– Он порычит немного и затихнет, поймет, что зла вам причинять не собираюсь.

По виску поползла капля и упала на рукав белой майки. Архипов видел место, куда она упала, – влажное пятно. Он посмотрел на пятно, а потом осторожно повернул голову налево.

Рядом с ним на скамейке сидела Лизавета.

Нелепейшие одежды, белое лицо, раскрашенное, как у японской деревянной куклы, – насурьмленные в ниточку брови, веки со стрелами, алые губки.

С некоторым трудом она закинула ногу на ногу, посмотрела на него и усмехнулась. Тинто припал на передние ноги, захлебнулся тихим жалобным рыком и стал медленно отступать.

Архипов закрыл глаза. Что-то коснулось его руки, и он посмотрел. Ветер с Чистых прудов трепал Лизаветин шарфик. Шарфик взлетал и легко трогал его кожу.

– Лизавета Григорьевна? – спросил Архипов хрипло.

– Что ж, вы меня не узнали? – удивилась она.

– У… узнал, – признался Архипов. – Только я думал, что вы… Мы решили, что вы…

– Что? – поторопила Лизавета и сняла у него с колен свой шарф.

– У… умерли. Вы. То есть мы так думали… Недавно. А вы, значит, вовсе и не…

– Конечно, умерла, – возразила Лизавета энергично, – но ничего плохого нет в том, что я пред вами появилась! Я вижу, трудно вам постичь весь смысл того, что происходит. Хотела лишь поговорить немного. Вас напугать – и мысли не было такой!

– О господи, – проговорил Архипов и сильно ущипнул себя за руку. За ту самую, которой касался белый шарф. Потом еще раз.

– Зачем вы боль себе приносите щипками? – поинтересовалась Лизавета.

– У меня что-то с головой, – признался Архипов.

– В порядке и душа, и голова отличном. И комплекс всех энергий, и все планы бытия в гармонии между собой приятной.

Архипов застонал.

– Хотела благодарность выразить свою, – деловито продолжила Лизавета и смахнула с коленки клейкую кленовую почку, – за то, что вы обещанное мне так выполняете усердно! Ведь только вы способны то постичь, чего никто на свете больше не способен!

– Чего… не способен? – выдавил Архипов. Лизавета вздохнула и сняла ногу с ноги.

– Душа, – сказала она с пафосом, – душа должна затрепетать и взмыть на крыльях радостных того, что…

– Моя душа? – перебил ее Архипов, несколько приходя в себя. – Лизавета Григорьевна, да что происходит-то?! Может, вы мне объясните?! Я ведь ни черта не понимаю! Куда вы делись, зачем вы нам сказали, что умерли, что это за дикое завещание?! Зачем вы его написали?!