Марина Серова - Клиент всегда прав

Он снова смерил меня быстрым, пронизывающим взором и, криво усмехнувшись, открыл бумажник, который держал в руках. Пока он отсчитывал купюры, я соображала, стоит ли ему говорить об измене его сына с Зарубиной или лучше воздержаться. Наконец я решила ничего ему не говорить. Успеется еще. Меланхоличным жестом я опустила доллары в карман и посмотрела на Дюкина ясным, как слеза ребенка, взглядом.

— Степан Федорович, — я хотела полностью оградить себя от возможных недоразумений, которые могли возникнуть впоследствии, в связи с моим согласием продолжать начатое дело, — я должна уточнить вашу формулировку.

— Ну, — он недовольно посмотрел на меня.

— Вы платите мне четыреста долларов в сутки за то, что я найду убийцу вашего сына. Прошу вас учесть, — твердо произнесла я, — что им может оказаться и ваша невестка. Это вы должны подтвердить письменно.

— Хорошо, — поморщился он, — пусть будет так.

Он выудил откуда-то чистый лист, достал из кармана костюма ручку «Паркер» с золотым пером и размашистым почерком написал то, что я от него требовала.

— И еще, — добавила я, — мне нужно срочно побеседовать с Вероникой Сергеевной.

Он нетерпеливо вскинул свои густые брови.

— Она уже в КПЗ, — холодно бросил он, — звонила мне оттуда, просила помощи. Я должен сделать один звонок… Думаю, мне удастся устроить вам встречу с ней.

Я сделала вид, что рассматриваю обложку лежащего на журнальном столике «Вокруг света», а он вышел из гостиной. Минуты через три он вернулся еще более озабоченный и сумрачный.

— Вы можете с ней встретиться. Она в Октябрьском РОВД. Дежурному скажете, кто вы. Он уже предупрежден о вашем визите. Если вдруг вместо него будет кто другой, скажете, что вам дал разрешение полковник Воронин.

— Спасибо.

Помещения Октябрьского РОВД, где я вскоре оказалась, просто подавляли. Метлахская плитка на полах, неровные стены, выкрашенные в ярко-синий цвет, кресла, как в старых кинотеатрах, с сидений которых свисали клоки порванного и вытертого дерматина, огороженное деревянными перилами пространство, где пребывал лысоватый дежурный в звании сержанта, — все это открылось моим взорам, как только я перешагнула порог этого мрачного заведения. За черной металлической решеткой я увидела бледную Дюкину и еще какую-то неряшливо одетую женщину с синяками под глазами и жесткими всклокоченными волосами, казалось, не знакомыми ни с мылом, ни с шампунем. Женщина с интересом косилась на Дюкину, а та полностью ушла в себя, не замечала никого и ничего.

— Здравствуйте, — обратилась я к сержанту, — моя фамилия Иванова.

Он одарил меня одним из тех недоверчиво-снисходительных взглядов, которыми обычно смотрят милиционеры на человека, пришедшего подать заявление на соседа-хулигана. Потом медленно поднялся, словно он жутко устал, и, поигрывая ключами, направился к клетке. В этот момент в помещение вошла ватага молодых служителей порядка. Они отборно матерились, но, заметив меня, сбавили обороты. Я краем глаза оценила их небрежную походку и издевательские улыбочки. У одного было до жути простонародное веснушчатое лицо, лица троих других поражали грубостью черт, которые в совокупности с общим презрительно-насмешливым выражением делали их вульгарными до безобразия. Они воззрились на меня, словно на диковинную птицу из сказки. Пройдясь взорами по моей ладной фигуре, удовлетворенно перемигнулись и заржали. Один из них отпер боковую дверь, и они всем скопом прошли в комнату, с демонстративно гордым и независимым видом захлопнув за собой дверь.

— Дюкина, — обратился сержант к Веронике, выводя ее из состояния транса, — к вам пришли.

Дюкина вздрогнула и подняла глаза. Видно, мое появление было ей глубоко безразлично, потому что она равнодушно отвернулась.

Сержант открыл клетку и замер с ключами в руках. Я вошла. Он же, заперев клетку, неспешной походкой направился на свое рабочее место. Я села рядом с Дюкиной на деревянную лавку и осторожно взглянула на нее.

— Меня прислал к вам ваш свекор. Он не верит в то, что вы убили его сына, вы меня слышите?

Я повернулась к ней всем телом. Она отрешенно смотрела на меня, словно я была врачом, а она душевнобольной. По ее лицу было заметно, что она испытывает горечь разочарования. Я предположила, что ее досада вызвана тем, что она просчиталась с эффектным шагом, осуществленным ею на телевидении. Она, наверное, думала, что вокруг будут сновать любопытные журналисты и коллеги, но оказалось так, что она теперь сидит в заплеванной клетке одна, если не считать милого соседства «синеглазки» со всеми признаками долгого бомжевания. Эта дамочка, кстати, проявляла бешеный интерес к нашей едва начавшейся беседе. Она не просто косилась, она сверлила нас своими опухшими глазами, которые словно вылиняли от неумеренного потребления спиртного. Женщина шмыгнула носом и грубо вмешалась в наш разговор:

— Да ты че к ней пристала, видишь, не в себе она. Говорит, мужа кокнула. Ну и че — запросто!

— Вас, простите, как зовут? — невозмутимо полюбопытствовала я.

— Клава, — с подъемом произнесла она, обрадованная тем, что привлекла к себе внимание.

— Очень приятно, — язвительно улыбнулась я, — я вас попрошу не мешать нам.

— А я и не мешаю, — обиделась Клава.

— Кш, — брезгливо прошипел дежурный, — заткнись!

Клава поджала бледно-сиреневые губы и, закинув ногу на ногу, отвернулась.

— Вы действительно застрелили Альберта Степановича? — вполголоса спросила я Дюкину.

Не поворачиваясь ко мне, она кивнула. И тут же разрыдалась.

— Милиция нашла пистолет, из которого вы стреляли? — произнесла я.

— Нет, — сухо проронила Дюкина.

— Почему? Вы его спрятали?

— Нет… не помню… — Дюкина утирала слезы свернутым в комок платком.

— Как это произошло?

Она посмотрела на меня, как затравленный зверь.

— Я буду говорить с милицией. Меня обещали допросить, — она устремила жалостливый взор к дежурному.

— Вы и мне тоже должны все рассказать. Ваш свекор хочет вас спасти, он уверен в вашей невиновности, — сказала я.

— Я убила его, — с обреченным видом проговорила она и, снова дернувшись всем телом, заревела.

— Как это случилось? Вы приехали на дачу ночью?

Она кивнула словно марионетка.

— Вы застали его с другой женщиной? — продолжала я выпытывать.

— Нет, он был один, — прорвалось сквозь всхлипы и завывания.

— У вас произошел скандал?

— Да. А потом… — она заливалась слезами, — потом… я… убила его.

— Из его оружия?

Дюкина опять кивнула.

— И где оно?

— Не помню! — с неожиданным ожесточением выкрикнула Вероника. — Я приехала домой и стала фотографировать его вещи — непонятно зачем. Мне было так одиноко, так одиноко… — она уже не вытирала слез.