Марина Серова - Меня не проведешь

Я сглотнула обиду.

— Однако с чего это вы взяли, что вы мне так уж и нравитесь? — спросила я.

— Мне этого просто хочется, наверно, — пожал он плечами, — вот я и придумал этакую глупость… Да вы ведь и не рафинированная барышня, Таня… Ну, вот и дождь…

Он протянул ладони. Действительно, на мой лоб капнула первая капля дождя.

— Давайте продолжим нашу беседу в какой-нибудь пирожковой, которая теперь называется «бистро»… Вот где настоящий цинизм, Таня! Ведь это какая безнравственность — наши родные рыгаловки столь красиво называть!

Я хихикнула, не сдержавшись. Нет, на этот раз мне попался забавный преступник. И, невзирая на свою хорьковую внешность, он начинал мне нравиться.

— Ваше «хи-хи» можно расценить как согласие? — осведомился он. — Ну, скажем, как если бы вы сказали не двойное «хи», а изрекли бы двойное «да» пересохшим от волнения и страсти голосом?

Я кивнула, потому что иначе я просто начала бы смеяться. А это нарушало мой образ серьезной женщины-детектива, с чем мне приходилось бороться постоянно. Ужасно, когда внутри серьезного детектива глубоко засела смешливая девчонка.

Мы зашли в кафе и с трудом нашли свободный столик. Видимо, дождь напугал не только нас.

— Ну вот, — сказал он, усаживаясь за столик, — наконец-то мы наедине и можем поговорить о наших дальнейших взаимоотношениях. Знаю, что вам не терпится выйти за меня замуж, и оговорюсь сразу, сначала я должен развестись со своей женой, а так как она этого не захочет, нам придется утопить ее в ванне. Сам я, увы, с ней не справлюсь, поэтому помочь мне придется вам. Надеюсь, вы согласны на мое предложение?

Он произнес это с самой серьезной физиономией. Даже посмотрел мне в глаза с суровым выражением чекиста на допросе.

Я постаралась поддержать игру и кивнула, изо всех сил сдерживая смех.

— Таня, это нечестно! — взмолился Олег. — Я вас уже целую мезозойскую эру стараюсь рассмешить, а вы соизволили только пару раз хихикнуть! Вас вообще учили приличиям? Если вы немедленно не расхохочетесь во все горло, я стану скучным, как ваш возлюбленный Чернецов, и вы сбежите от меня с художником, поскольку ни одна нормальная женщина не в состоянии выдержать скучного мужчину!

Я улыбнулась. Напоминание о Чернецове несколько омрачило мое настроение. Сразу вспомнилось, что он — главный подозреваемый.

— Простите, — сказал он, почувствовав это, — я не хотел говорить с вами о делах… Просто Чернецов у меня — любимый герой анекдотов.

— У меня последнее время он герой страшных историй… — вздохнула я.

— Какая разница, — махнул рукой Олег, — он совмещает в себе и то, и другое… Мне в этой истории жалко только Алину. Ну зачем он нанимал вас, чтобы вы за ней следили? Где же была его порядочность хваленая? Я, со своей вульгарностью и циничностью, никогда не опущусь до того, чтобы следить за своей Иркой… Если бы он этого всего не затеял, может, и Полянов был бы жив. Вам не кажется ужасным, что из-за скучных чернецовых погибают гении? — Он посмотрел в сторону и продолжал уже тише: — Свое расследование насчет фальшивых камней можете прекратить. Я вам даже технологию расскажу, как их продают. Хотите? Только сначала… — Он поднял на меня глаза. — У меня Ирка работает в модном ателье. Шьет и моделирует, так сказать. Она очень талантливая и красивая женщина, можете мне поверить. Мой отец — профессор, преподавал в университете, а пенсия у него — четыреста. Мать — лаборантка бывшая, у той вовсе двести. А к нам приходят этакие тупоумные дамы с расплывшимися формами, и им в принципе наплевать на подлинность бриллианта. Многим важнее его увесистость — чтоб было чем потрясти воображение такой же толстушки соседки. Ну, с путанами, конечно, посложнее — это их будущее. Они на это собираются жить, когда в тираж выйдут. Их не обманешь. Да и черт с ними, они бриллианты заработали. Но вот эти «новорусские» женушки — вы уж меня простите, — они-то почему имеют на все прав больше, чем моя жена? Моя мать? Мой отец? Поэтому я признаюсь — да, я знал о фальшивках. Я даже заработал на этом пару раз. И угрызений совести от меня не ждите. Нет у меня их. Потому как, простите, бриллианты ваши покупают на лишние деньги, а ежели этакие деньжищи в некой ячейке общества считают лишними, то им все равно. Обойдутся как-нибудь. Такой вот я циничный до безобразия. Можете надевать наручники. Только сдавать меня лучше властям. Чернецов вам ничем не поможет.

— Как же вы рисковали их продавать? — тихо спросила я, боясь спугнуть минуту откровенности.

— Просто, — пожал он плечами, — делалась копия имеющегося украшения — в основном ее изготовлял Полянов, поэтому копия нередко была даже красивее, чем оригинал. Моя жена в этих копиях на всяческие рауты ходит, и они ей нравятся. Если, скажем, кто-то находит подделку, их возвращают, и с огромными извинениями, что вышла ошибка, вручается подлинник. Все счастливы. И за все время вернули только две копии. Понимаете? Им даже наплевать, что они на себе носят…

Он вздохнул. Я рискнула спросить:

— Ну, вам-то на что жаловаться? Вы же неплохо зарабатываете?

Он кивнул:

— Неплохо. Если бы я был один, я бы и не думал ни о чем, кроме того, что я окончил Академию художеств и по идее должен быть искусствоведом. Только за моей спиной жена, двое детей, мать, отец, сестра-вдова с двойней — и все они почему-то хотят есть. Вот такое нездоровое у них желание. Конечно, они могут и на воде с хлебом перебиться, но мне это кажется не очень справедливым. Поэтому простите уж меня, но я приворовываю. И если раньше мне это было неприятно, не скрою, сейчас у меня исчезли последние угрызения совести. Смею вас заверить, это и с Поляновым рано или поздно случилось бы. Дело времени.

— Олег Васильевич, а Полянов знал, как его используют?

— Упаси Бог, — поморщился он, — Полянов делал демонстрационные копии на витрины и прилавок. Он же был «последним романтиком», ваш Полянов. Когда он узнал, куда идут его «демонстрационные экспонаты», он примчался ко мне в слезах гнева и начал угрожать, что немедленно расскажет все Чернецову, чем вызвал мой здоровый хохот, окончательно обиделся и, по-моему, отправился прямо к нему. Чем у них дело кончилось — не знаю.

Вот это уже было новостью. Ведь Чернецов уверял меня, что ничего о подделках не знает! Кто же из них врет? Они явно противоречат друг другу.

— Чернецов все прекрасно знал, — снова ответил Лапин на мои невысказанные вопросы. — И, поверьте мне, это он поставил Михаила на огранку. А зачем он врет — вы и разбирайтесь. Детектив-то у нас вы, Танечка, а не я. А я — циник. Но не лгун. Циники — они настолько отвратительные ребята, что даже не удосуживаются врать, чтобы кого-то пощадить или выгородить. Даже самих себя…