Марина Серова - Нежный убийца

Наконец температура страстей в хозяйском кабинете достигла точки кипения, и старшему брату стало тесно в рамках родной речи.

— Ты понимаешь, придурок е…й, что будет, если эта баба узнает про ампулу с наркотой?! — услышала я. — Может, она уже знает! А? Что тогда?! Я тебя спрашиваю…

Тут Габелия продемонстрировал такое знание русской ненормативной лексики, что я даже восхитилась. И, кажется, в подтверждение своих оценок схватил «никчемного ишака» за горло, потому что в ответ Гога только сипел и хрипел.

— Ираклий… Э, э! Отпусти, Ираклий! Откуда ей знать? Я молчал, как … гора! Я никому… Ты мне веришь, брат?!

— Вонючий шакал тебе брат! И за что только бог наказал меня тобой, сын осла? За паршивых сто баксов, ишак поганый, чуть сам на зону не поехал и меня чуть без штанов не оставил! Всю семью опозорил, ай-ай-ай… Да если б я не обещал твоей матери, моей тетке Тамрико…

Я сняла наушники. Пора было вмешаться, пока братья не остыли. В несколько прыжков я преодолела расстояние, отделявшее меня от забегаловки, завернула во дворик и толкнула знакомую дверцу, перед которой стоял мотоцикл с прицепом. Слава богу, никому не пришло в голову ее запереть.

Оба братца, конечно, были еще в кабинете. Я распахнула дверь как раз в тот момент, когда Ираклий, почти загнавший Гогу на сейф, вопил ему шепотом:

— Думай, идиот, что ты ей скажешь!

— Только правду, ребята! — улыбнулась я им. — И ничего, кроме правды. Это единственный выход.

Так как оба стула были свободны, я заняла тот, на котором уже сидела. Никто не пытался мне помешать: меня не ждали. Сценка была еще та!

— Я все слышала, генацвале. — Продолжая лучезарно улыбаться, я отодрала жвачку и продемонстрировала этой парочке крохотный микрофон. — И не только слышала: все записано на пленку. Пленка у моего напарника, и если со мной — не дай бог! — что-нибудь случится…

— А-а-а… — заревел Гога, словно ишак, которому насыпали соли под хвост, и ринулся на меня.

Признаться, я не ждала столь непосредственной реакции. Но Ираклий, по-видимому, ожидал ее еще меньше и не думал мешать брату, поэтому пришлось самой позаботиться о себе. Опершись о стол, я резко выбросила вперед обе ноги, которые соприкоснулись с животом нападавшего. Его кулаки беспомощно просвистели на безопасном расстоянии от моего носа, и Гога, издав новый вопль, отлетел к противоположной стенке и сполз по ней на пол, жалобно поскуливая.

— Ираклий?..

Шум в кабинете привлек Джабу, он замер на пороге, ошалело переводя глаза с поверженного Гоги на меня. Наконец пришедший в себя хозяин устремился к непрошеному свидетелю и вытолкал из комнаты, что-то нашептывая. Задвинув засов на двери, Гобелия ткнулся в нее лбом и тихонько завыл в безысходности. Младшенький ему вторил. Я как ни в чем не бывало продолжала:

— Я хотела сказать, что вам не стоит пытаться разрезать меня на сорок кусков и пустить на шашлык в своей забегаловке. Это вас не спасет — совсем наоборот. Мои друзья знают, где я. С другой стороны, если вы будете хорошими мальчиками и расскажете все как на духу, то могу вам обещать, что от меня никто ничего не узнает, включая следователей и прокурора. Пленочку с вашими приятными голосами я тоже уничтожу, она мне ни к чему. По-моему, сделка неплохая. А, Гога?

— С-сука… — просипел тот, зыркая на меня из-под лохматых черных бровей, почти сросшихся на переносице. — Ти што бьешься, а?!

Несмотря на непочтительное словцо, мне стало смешно. И даже жалко сопляка. Одной рукой он держался за солнечное сплетение, другой — цеплялся попеременно за стену, чтобы устоять на ногах, и за свой выдающихся размеров нос, из которого бежала тонкая алая струйка. (И где только успел им приложиться?) Гоге всего-то шел двадцать первый годок — это я знала из протоколов ветровского дела. Как моему племяннику, Гошке Скворцову… Кроме носа, Гога обладал еще выдающимся ростом: никак не меньше двух метров — только баскетбольные мячики в корзину класть. И это все, пожалуй, что было в нем выдающегося. Про таких русская пословица говорит: «Велика Федула — да дура».

Вместо меня на Георгия набросился его старший брат.

— Заткнись, придурок, или я сам вышибу твои ослиные мозги! Ты что, не понимаешь, что мы у нее в руках?!

— Твой брат прав, сынок. Приведи себя в порядок и начинай исповедоваться. Ираклий разрешает. Правда, Ираклий? А что врезала тебе — так сам виноват, обижаться не на что.

Габелия извлек из кармана носовой платок, больше похожий на полотенце, и, швырнув его в физиономию младшенькому, указал на свободный стул.

— Садись и рассказывай, кретин. Все как было! Сам наделал дела — сам рассказывай!

— Што — рассказивай? — Гога вытер разбитый нос и неожиданно стал совсем по-детски им хлюпать. — Не знаю я… Ничего не знаю! Она подошел… Сказал: «Уйдешь с канатка, с одиннадцать до два часа ночь. В бар иди гуляй». Сто баксов дала! Я, говорит, канатка буду сторожить с парень свой, не бойся…

— Стоп, стоп! Начинаем сначала. Кто к тебе подошел? Где?

— Девушка, молодой. Здесь подошел, около кафе.

— Как она выглядела? Как была одета?

— Девушка? Никак. Спортивный костюм была. Куртка… розовый, — добавил он, подумав. — Шапочка — как все здесь зимой. Еще горный очки на ней был, как у спортсмен. Вот.

— Значит, ее лица ты совсем не видел?

Гога энергично затряс головой.

— Совсем, совсем. Темно было — часов шесть вечер. Я был здесь, кафе, помогал Ираклию. Мой дежурство на канатка был рождественский ночь: с десять до шесть утра.

— Знаю, знаю. Это я все знаю, Гога…

До сих пор парень не пытался мне врать: его нынешние показания не расходились с теми, которые он дал официальному следствию в январе.

— Скажи-ка мне лучше, что ты запомнил про эту самую девушку? Рост, например? Голос? Может, глаза рассмотрел или волосы?

Георгий наморщил лоб и закатил глаза к потолку, соображая.

— Да не помнит он, уважаемая Татьяна! — пришел на помощь старший брат. — Ничего он не видел, темно было…

— Не мешайте ему, Габелия. Пусть сам думает.

— Почему — не помну?! — вдруг возмутился Гога. — Волос черный у нее был.

— Откуда знаешь? Ведь она была в шапочке!

Сердце забилось учащенно: про цвет волос он на следствии ничего не говорил!

— Да, но с одной сторона волос… — Не находя слова, он покрутил пальцами у виска, показывая, как волосы выбиваются из-под шапочки. — Упал. Немножко. Длинный черный волос, я помню.

— Молодец, Георгий. А еще что помнишь?

— Мало… — Свидетель пожал плечами почти виновато. — Голос был красивый, тихий. Рост… маленький — как ты… вы.

— Средний рост, он хочет сказать, — опять вмешался Габелия.

— Ну конечно: что для твоего братца «маленький», то для тебя, уважаемый Ираклий, — «средний». Сказал бы сразу: высокий рост!