Борис Ушаков - Не все трупы неподвижны

— Я же обещала вам пастис! — спохватывается тётка Шарлотта. — Мне тяжело ходить, мсье Росс. Отекают ноги. Стараюсь использовать их пореже. А то ещё упаду и провалюсь в гостиную. Если вам не трудно, возьмите в шкафу бутылку перно. Бокалы тоже там. Лёд в холодильнике. Только не наступите на деток Стичи!

Вытаскиваю себя из кресла. С осторожностью человека, крадущегося среди змей, достигаю шкафа, достаю бутылку и два хрустальных бокала. Потом в холодильнике нахожу пластиковый пакет с замороженной водой. Разливаю по бокалам аперитив, бросаю лёд, подаю один бокал тётке Шарлотте.

— За ваше здоровье, мадам Дюпон!

— Ещё мадемуазель! — игриво шамкает старая дева. — За ваше здоровье, мсье Росс!

Пьём. Я не очень люблю пастис. Он делается из аниса и, на мой взгляд, отдаёт аптечной микстурой, но путь к сердцу любого человека лежит через совместную трапезу или выпивку.

— Чем вы занимаетесь, мсье Росс? — добродушно интересуется тётка Шарлотта.

— Я писатель.

— О, как интересно!

Пожимаю плечами. Обычная реакция людей, никак не связанных с литературой. Они просто не знают, что в мире насчитывается двести миллионов писателей, а регулярно издают примерно двести имён. То есть одного из миллиона. К сожалению, моего имени среди этих двухсот счастливчиков пока нет.

— Представляете, мсье Росс, ко мне сюда никто не ходит, — жалуется тётка Шарлотта, между двумя глотками перно и двумя затяжками сигаретой. — Я здесь отрезана от всего мира. Одна Кассандра забегает. Её комната рядом.

Делаю удручённо-понимающее лицо. Хотя я бы и сам не стал рваться в эту собачью конуру.

— Да и что с них взять-то, с этих Камбрэ, — продолжает жаловаться тётка Шарлотта. — Франсуа никогда не был приятным человеком, но когда у него отнялись ноги, то совершенно изменился. Бороду отрастил, повесил здоровенный крест на шею, с Библией не расстаётся.

— А разве раньше было не так?

— Какое там! Франсуа, наверное, после своего крещения порог церкви ни разу не переступил. Это был циничный и аморальный тип.

— Что же с ним случилось?

— Я не знаю. Франсуа ведь не местный. Он цвёл и зрел в Сете. Его родители там держали отель. Потом отель по наследству достался Франсуа, так как его старший брат Жискар родился с шумом прибоя в голове, стал моряком и не хотел привязываться к берегу. Да и вообще, Франсуа и Жискар давно не ладят.

— У мсье Франсуа есть брат? Так это он увёз в Австралию их общую бритву?

— Нет-нет. Жискар живёт не в Австралии, а в Сете. Недавно вышел на пенсию. Теперь катает по морю туристов на своём катамаране. Я всё это знаю от Луизы. Франсуа на ней женился, потому что ему понадобилась бесплатная прислуга в отеле. Я отговаривала Луизу от этого брака, но девочка уродилась не красавицей, решила не ждать принца на белом коне. Я увидела Франсуа в первый раз, когда Луиза выходила замуж, а во второй раз три месяца назад, когда они решили перебраться в Лурд. Четверть века только открытками обменивались и редкими письмами.

Я не все понимаю из рассказа тётки Шарлотты, но общий смысл улавливаю.

— А я слышал, что это вы, мадемуазель Дюпон, семью Камбрэ пригласили в Лурд.

— Ну, пригласила. А что мне оставалось делать? Годы-то уже не те. Совсем мне стало тяжело ходить. Слышу теперь хуже. Приходится носить слуховой аппарат. Вижу еле-еле даже в очках. Как быть? А тут этот дом выставили на продажу. Вот я и написала Луизе, что хорошо бы купить его и жить всем вместе. Даже не ожидала, что Франсуа так легко согласится продать свой отель в Сете.

— Значит, семью Камбрэ в Лурде никто не знает?

— Откуда? Они всю жизнь на море в Сете прожили. Не считая Луизы, конечно.

— А откуда Кассандра так хорошо знает немецкий язык?

Тётка Шарлотта удивлённо смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков.

— А я и не знала, что Кассандра говорит по-немецки. Я немцев терпеть не могу!

По сравнению с нашим ужином в «Галльском петухе» даже поминки показались бы весёлой пирушкой. Еле дождавшись окончания застольной молитвы мсье Франсуа, я нехотя ем запеканку из мясного фарша и картофельного пюре. Остальные жильцы «Галльского петуха» тоже не светятся от счастья. Так, наверное, выглядели французские аристократы в очереди на гильотину. На улице темно, словно в ящике стола, с гневного неба хлещут холодные струи дождя, и волком воет ветер. Кассандра забыла, что умеет лучезарно улыбаться. Задумчивый Франсуа ковыряется в своей тарелке. Адольф с яростным лицом поглядывает на нас, словно выбирая, кто будет следующим человеком, который не приезжал. Хмурая Луиза, что-то сердито ворча, поминутно вытирает салфеткой мокрый рот Анибалю. Один Анибаль наслаждается полнотой своей жизни и мамкиной запеканкой. Ну, на то он и ошибка природы.

Тётка Шарлотта рассказала мне немало интересного про Камбрэ, но ничего такого, что указывало бы на пропавшего гостя. Как я понял, эта старушка уединённо живёт со своей бульдожкой на последнем этаже отеля, всё ещё выглядывая с высоты своего олимпа женихов. Напрасно, конечно. Её женихи навсегда скрылись в дымке времени. Единственное, что мне удалось точно установить, выпив три бокала перно и надышавшись табачного дыма, — тётку Шарлотту можно исключить из числа участников странных событий позавчерашней ночи. Ну и ладно.

После ужина отправляю себя в гостиную в надежде встретить там Анибаля. Напрасно. В гостиной сидит один Франсуа и смотрит по телевизору какое-то крикливое шоу, честя всех подряд. Я плохо его понимаю, поэтому, улыбнувшись бородатому символу клерикализма, консерватизма, а также реакционных взглядов, поспешно веду себя к себе.

В номере, не зажигая света, долго стою у окна. Гляжу бездумно во двор. С каждой минутой на улице становится темнее. Тихо. Слышен только ровный шорох дождя. Суматошный понедельник угасает, как жизнь старика. Я безумно устал, и мне одиноко. Наконец, решаю, что пора в кровать. Укладываю себя под толстое одеяло. Закрываю глаза. Обмякаю. Всё. Жить и бороться буду в следующий раз.

Во вторник, позавтракав круассанами, апельсиновым вареньем и кофе, бодро шествуем с Кассандрой знакомой дорогой. На этот раз она, не мешкая, сразу берёт меня за руку. Кроме Кассандры я тащу с собой новую канистру из-под кровати и серую футболку с короткими рукавами. Утро туманное, утро седое… Вдали белая каменная симфония санктуария устремляется ввысь. Окрестные горы теряют свои очертания в мутном мареве. Уличный асфальт влажно блестит после ненастной ночи. Сыро, свежо, но дождя нет. Несмотря на отсутствие яркого солнца, Кассандра опять в тёмных очках. По-моему, она совершенно напрасно прячет свои голубые очи.

Сделав всего одну передышку на скамейке, мы быстро добираемся до святилища. Кассандра оставляет меня в полумраке нижней церкви для духовного очищения, а сама с канистрой и футболкой бежит к бювету. Пока она бегает, я любуюсь убранством неовизантийской базилики. Потом прикрываю глаза. Замираю. Чувствую, как вокруг меня двигаются паломники. Тихо, как падающие снежинки, только ещё тише.