Борис Ушаков - Не все трупы неподвижны

Торжественная тишина этого места рождает во мне торжественные думы о смысле жизни. В ту минуту, когда человек рождается, он обретает целый мир. С годами его мир становится всё беднее и меньше: первыми уходят дедушки и бабушки, за ними родители и так далее. И, наконец, его мир умирает вместе с ним. Наверное, смысл жизни в продолжении рода. Всё остальное придумали попы и политики. Правда, глядя на Анибаля, засомневаешься в том, что смысл жизни в продолжении рода. Впрочем, у нас такие потомки, каких мы заслуживаем. Но это моё субъективное мнение.

Вообще-то я не люблю паршивые истории. С удовольствием сидел бы сейчас и впитывал благодать, однако исчезнувший покойник не позволяет отвлечься. Так уж я по-дурацки устроен. По моему убеждению, преступники должны пылиться в тюрьме. Правда, пока я не уверен, что здесь имело место преступление. Но одно мне теперь ясно совершенно точно: «Галльский петух» — место недоброе. Полное тайн и загадок. А может, мне отсюда уехать? Просто удрать. Мало ли гостиниц вокруг? Но, поразмыслив, решаю остаться. Кто знает, дадут ли мне покинуть зловещий отель? Да и найти меня в маленьком городке проще простого. Достаточно покараулить возле «Карфура», например. Лучше делать вид, что я ничего не замечаю — целее буду. Если Кассандра не выдаст.

А вот и Кассандра. Девчушка покраснела от натуги, очки сползли на кончик носика, но, скособочившись, она самоотверженно несёт тяжёлую канистру. Другой рукой Кассандра держит выжатую футболку. Эльфы и тяжёлый физический труд несовместимы. Я поднимаю себя с места, забираю у своей маленькой помощницы чудотворную воду. Мокрую футболку пусть таскает сама.

— Спасибо. Куда сейчас?

— Куда вы хотите, мсье Вадим.

— Тогда давай сходим к свечкам.

Идём к закопченным «грильницам». Здесь всё так же горит множество свечей. Каждая — память о каком-то человеке. На этот раз я заранее подготовил пожелания. Зажигаю высокую свечку: успехов брату. Рядом такую же: здоровья себе. И, наконец, самую большую и толстую: долгих лет жизни папе. Пусть чудит, мы потерпим. Он же терпел наши младенческие болезни, детские шалости и капризы, юношеский максимализм, разгильдяйство и эгоизм… Ну и так далее.

После санктуария возвращаемся в «Галльский петух». В комнате я первым делом прячу полную канистру под кровать. Едва уселся на диван, чтобы перевести дух, как гудит мобильник. Это Марина.

— Халло!

— Халло, родной! Что делаешь?

— Готовлю организм к обеду. А ты что делаешь?

Супруга хихикает:

— Читаю твою книгу. Потрясающе! Как будто с тобой разговариваю. Книга такая же вредная, как и ты.

— Значит, соскучилась по мне?

Марина фыркает:

— Вот ещё!

Я возмущён. Вот всегда она так! Никакой лирики.

— Врёшь ведь?

— Вру.

Мне становится приятно, но Марина тут же меняет тему разговора:

— Как ты себя чувствуешь?

Началось…

— Плюс-минус, а в среднем — сгодится. Баланс не нарушен.

— Таблетки пьёшь?

— Пью.

— Теперь врёшь ты?

— Честное благородное. Клянусь чудотворным источником!

— Намочил футболку?

Я машинально оглядываюсь на стул, на спинке которого сохнет влажная футболка.

— Конечно. Теперь буду в ней спать.

Марина радуется:

— Видишь, как благотворно на тебя действует Лурд. Раньше ты по-другому говорил. Сопротивлялся.

— Раньше я был идиотом.

— Это ещё скромно сказано, — замечает Марина. — Ладно, мне пора, родной. Держись там.

— Я держусь.

— Тогда чюсс?

— Чюсс!

После разговора с женой включаю телевизор. На душе отчего-то тягостно. Пусть хотя бы телевизор попытается разрядить атмосферу. Укладываю себя на диван и разглядываю мельтешение рисованных существ на экране. Опять мультики на французском. Ну и ладно. До обеда ещё полчаса. Я закрываю глаза.

Нужно заметить, что во Франции приёмы пищи не совпадают с немецкими или русскими. То, что я по привычке называю обедом, здесь называется завтраком (le déjeuner). А наш завтрак по французской терминологии — малый завтрак (le petit déjeuner). Таким образом, наш ужин превращается в обед (le dîner), и после него никто ничего уже не ест. Зато этот вечерний ужин-обед самый плотный. Местный обеденный ужин состоит из закусок, салатов, горячих мясных или рыбных блюд, сыров, десертов. Оказывается, люди даже едят по-разному. Как же тут можно найти общий язык?

Полчаса пролетает незаметно, и вот я уже опять на ногах. Перед тем как спуститься в столовую, отправляю себя для порядка в ванную. Щёлкаю выключателем. Лампочка под потолком тихо говорит мне «кря». Всё понятно — сгорела. Кое-как помыв в темноте руки (это жизнь в золотом миллиарде, братан!), наказываю себе сообщить об аварии хозяевам отеля.

Обед проходит в привычно траурной обстановке. Обитатели «Галльского петуха» в молчании расправляются с котлетами. В конце трапезы говорю Кассандре про сгоревшую лампочку. Златовласка переводит мои слова остальным. Франсуа, поглаживая клубящуюся, как серый дым, бороду, важно изрекает что-то похожее на «я рассмотрю вашу просьбу в удобное для себя время». О’кей. Спасибо, что не отказал.

Всё же, едва я приземляю себя на диване для послеобеденной дрёмы а-ля Уинстон Черчилль, как слышу непонятный шум за дверью номера. Ругая себя за неуместное любопытство, поднимаюсь и выглядываю в коридор. Так и есть. Дверь в ванную комнату распахнута настежь. Значит, кто-то там в темноте возится с потухшим источником света. Подхожу ближе, чтобы познакомиться с Данко. Вот те раз! Оказывается, это Анибаль. Парень взгромоздился на табурет и, громко сопя, вкручивает в патрон новую лампочку взамен перегоревшей. А я-то думал, что бедняга так туп, что даже пальцы на своей руке не сосчитает.

Пока я стыжу себя за высокомерие, Анибаль спрыгивает с табурета и нажимает на выключатель. Лампочка вспыхивает ярким ровным светом. Ура! Да будет свет!

— Спасибо, Анибаль. Хочешь печенье?

Парень застенчиво отводит взгляд. Я понимаю: глупый вопрос. Кто же не хочет?

— Зайди ко мне. Я дам тебе целую коробку ванильного печенья.

— Мама’ не разрешает заходить в номера, — говорит Анибаль.

— Не бойся. Я ей не скажу.

Анибаль секунду нерешительно переминается с ноги на ногу, но соблазн слишком велик. Сами понимаете: целая коробка печенья!

Заходим ко мне. Анибаль останавливается на пороге. Дверь он на всякий случай не закрывает. Видно, что оттуда его даже трактором не стронешь. У зубастой Луизы послушный сын. Я неторопливо роюсь в своих вещах. В них можно очень долго искать печенье, потому что оно лежит на подоконнике за розовой гардиной. Прости меня, Анибаль.

— Скажи, где ты был в субботу вечером?

— Это когда?

— Два дня назад.

Анибаль думает, наморщив широкий лоб.

— Мы с братом всю ночь ловили рыбу.