Марина Серова - Ну и дела!

Он сразу же закомплексовал по поводу своего роста и моментально потух.

— Да тут жара, блин… — пробормотал он и неожиданно поежился.

Как я и предполагала, он зациклился на себе и утратил присущую ему чувствительность. По крайней мере, я на это сильно рассчитывала.

Однако пережимать тоже нельзя. Надо его подбодрить.

— Ты прав, жара ужасная… — в тон ему пробормотала я и через голову стянула с себя платье, оставшись в более чем откровенных трусиках типа «для тебя, любимый». Надо ли добавлять, что никакого бюстгальтера на мне, конечно же, не было.

По-моему, он вообще перестал что-либо соображать. Он уставился на мои груди и секунд двадцать не сводил с них глаз. Ну, я его понимаю, есть на что посмотреть. Но потом он вновь меня удивил.

Он поднял взгляд и смотрел мне в лицо слегка удивленными глазами, но не бегал ими вверх-вниз, как это было с большинством мужчин, перед которыми я появлялась обнаженной. У меня даже появилась характерная тяжесть внизу живота, и я чуть было не отказалась от своего первоначального плана, увидев перед собой несомненного мужчину, а не его подобие.

Но колебалась я не больше секунды. Дело есть дело.

— Давай выпьем, что ли, — хрипло произнес он, хотя ясно было, что хотелось ему вовсе не выпить.

— Все равно жарко, — сказала я, не обращая внимания на его слова. — А почему ты здесь устроился? Там же кондиционер есть.

Произнося это, я направилась к двери офиса за барьерчиком.

Он хотел что-то или объяснить, или возразить, но в этот момент я, проходя мимо него, задела соском за его плечо. Он вздрогнул и захлопнул открытый уже было рот.

— Дивана там, конечно, нет, — продолжала я свою травлю ни в чем не повинного человека, — но есть хотя бы стол.

Я обернулась и смерила его взглядом.

— Причем как раз под твой рост…

Вероятно, он представил в картинках, как он сдернет с меня трусики, посадит на стол… В общем, сомнений у него больше не осталось.

Не знаю, какую из своих инструкций нарушая, он нырнул за барьер, защелкал какими-то выключателями, снял телефонную трубку, набрал одну девятку и положил трубку на стол. «Телефон теперь вроде бы не работает, а он как будто бы и ни при чем, — сообразила я, — всегда можно сослаться на неполадки на станции».

Отключив сигнализацию, он снял с дверной ручки автомат, сунул его в угол и уже гремел ключами, торопливо отпирая мощную дверь в офис.

Конечно, я могла бы и не разводить всю эту комедию и расставить все акценты через тридцать секунд после своего появления из лифта.

Ровно столько мне потребовалось, чтобы сделать шестьдесят шагов по коридору от лифта до «Зоны отдыха».

Но я терпеть не могу голливудских полицейских боевиков с их неизменными и совершенно ненастоящими драками. Вместо того чтобы за одну-две секунды овладеть ситуацией, они долго и тупо переглядываются с не менее медлительными и тупыми преступниками, а затем исполняют какой-то ритуальный танец, последовательно демонстрируя весь набор наиболее эффектных приемов восточных единоборств. С тупым мазохистским упорством они вновь и вновь подставляют свои физиономии под удары, от которых не увернулся бы разве что парализованный. А попав под удар силой в полтонны, лишь злобно оскаливаются, ну, может быть, иногда сплевывают выбитый зуб.

Все это не имеет абсолютно никакого отношения к настоящей драке, в которой никто и никогда не озабочен эстетической стороной, а все стремятся к результату. Мне совсем не нужно знать, красиво ли смотрятся мои движения, когда я наношу удар. А голливудская драка обязательно должна быть красива. Впрочем, красива — не то слово.

Понятия о красоте в Голливуде своеобразные. Это представления режиссера, сценариста, оператора и продюсера о том, что считает красивым массовый зритель. То есть к эстетике все это никакого отношения не имеет. К той, старой эстетике.

Потому что это другая эстетика. Эстетика массового сознания, больших аудиторий, арен и площадей, телевизора и видеокассет. Эстетика потребителя и потребительства, удовлетворения желаний, получения удовольствия. Главный закон современного искусства устанавливает сам зритель — «Сделайте мне красиво!».

«Красиво» в Голливуде — не всегда близко по смыслу к «прекрасно». Смешно сказать, но в их драках нет никакой логики.

Сценарист и режиссер поставлены канонами красоты своего «заказчика» — зрителя в совершенно идиотские условия. Главный герой с главным злодеем мутузят друг друга минут пятнадцать экранного времени, давая зрителю возможность насладиться их мускулами и выдерживая удары, способные свалить слона. Но победить-то главный герой должен. И вот на шестнадцатой минуте его удары, по своей эффективности выглядевшие только что дружескими шлепками, вдруг приобретают силу молота. А наковальней, естественно, становится физиономия главного злодея.

А поскольку тот всегда не просто обычный нормальный злодей, а олицетворение самого зла, победить его окончательно очень трудно, он ведь, как любое зло, очень живуч. Главный герой обычно обивает об него все свои кулаки, локти, ноги, череп, задницу и чем там он еще умеет драться. Злодею все нипочем. Потом ломает об него пару-тройку металлических предметов, каких-нибудь там лопат или грабель. Злодей при этом превращается в окровавленный кусок мяса, но продолжает «сражение».

Наконец ему отрывают голову, режут пополам, вдоль или поперек — по желанию режиссера, он разваливается на куски, растворяется в кислоте и т. д. и т. п. Зрителю демонстрируют сломанные и оторванные руки-ноги, расколотые головы, свежее человеческое мясо и прочие прелести. Главный герой обязан на все это зрелище реагировать так же, как среднестатистический голливудский зритель, то есть с некоторой долей отвращения и ужаса.

Все это вранье чистой воды. Мне, как вы понимаете, приходилось участвовать в драках, и я могу свидетельствовать с достоверностью очевидца.

Так вот. Меня совершенно не интересует то, что остается от моего противника после моих ударов. Мне совершенно наплевать, какой степенью увечий закончится моя атака, главное — вывести противника из строя, чтобы он не вывел из строя тебя.

Настоящую драку смотреть вовсе не интересно, а иногда даже страшно. Она молниеносна и жестока. Если мне нужно будет за первую секунду сломать три руки, я сделаю это, не думая ни о чем, кроме того, что во вторую — придется проломить еще и две головы. Иначе конец придет мне, то есть проломлена будет моя голова. И это чаще всего единственный вариант, который тебе отпущен.

Мне вовсе не хотелось увечить этого в общем-то понравившегося мне мальчика.

Кроме того, я терпеть не могу боли и, наверное, поэтому не люблю причинять боль людям, если есть возможность этого избежать.