Марина Серова - Ну и дела!

«Считай, если охота, — ответила я сама себе. — Если бы я только о сне думала, сейчас бы не Сапер, а я лежала в морге с дырой в башке и оставшейся половиной черепа. Сны снами, а прежде всего головой соображать надо».

А потом я думала об Ольге Николаевне.

Она пережила смерть своего Димы десять лет назад. Если кто-то и мог помочь Саперу, Дмитрию Сапелкину, освободиться от мучившего его внутреннего «родства» со своим одноклассником Когтевым, то только она, Ольга Николаевна. Да она, собственно, сделала все, что могла. Походы с ножом на Когтя — это, конечно, детские глупости. Ее врагом был не Коготь, а сам Дима.

Я поймала себя на том, что думаю о Сапере, убитом Когтем в своем гараже, и Дмитрии Сапелкине из рассказа Ольги Николаевны как о двух разных людях.

С Сапером все ясно. Он уже никогда бы не смог стать другим, «уйти» от Когтя. Ему оставался только один путь к самому себе, тот, по которому он и отправился.

А вот Дмитрий Сапелкин, тот умер не три дня, а восемнадцать лет назад, в то лето после окончания школы, когда отказался от своей Оленьки.

Женщина не должна бороться за своего мужчину с другим мужчиной. Она лишь дает ему возможность стать самим собой. Возможность повзрослеть. Занять свое, а не отцовское место в мире.

Дима тогда не воспользовался этой возможностью. Отказался от самого себя. В то лето родился Сапер, незнакомый, чужой для Ольги Николаевны. Родился, чтобы умереть позавчера…

Что это я стала такой сентиментальной? Старею, что ли?

Я села на постели.

Черта с два — старею!

Я же просто решаю для себя вопрос, правильно ли я поступила, ничего не сказав Ольге Николаевне о том, что Сапелкина не убили десять лет назад. Я же промолчала тогда и ушла от нее, с каждым шагом приближая его настоящую смерть. Правильно это было?

Хорошо. Допустим, я бы все ей рассказала…

Не хочу даже думать, что бы из этого вышло, знаю только одно — я бы и в том случае задавала себе тот же вопрос. Правильно ли я поступила?

И точно так же сомневалась бы.

Просто дело в том, что никто из нас не может повлиять на жизнь другого человека, на чужую судьбу. И я напрасно думала тогда, поджидая Сапера у гаража, что меняю его судьбу. Сапер в любом случае умер бы от руки Когтя.

Изменила я лишь свою судьбу, спасшись от пули Сапера и от интереса со стороны Когтя. Мы всегда меняем лишь свою судьбу. Нам дано право выбора, но это выбор наших путей. Только наших.

Довольно рассуждений, пора и в самом деле вставать. Сейчас я приму душ, сварю себе чудесный ароматный кофе и займусь ответственным, хотя и ни к чему не обязывающим делом — сборами в дорогу.

Мне же непременно нужно ехать в Германию. В Ганновер, который мне уже не казался отвратительным, скучным немецким городом, а представлялся славным городишком вроде какого-нибудь Бремена. А главной его достопримечательностью, конечно же, окажется коммерческий банк, в котором мне выдадут сто тысяч долларов по чеку, выписанному Сапером.

…Я уже насладилась кофе, который у меня получился просто превосходным, и даже отобрала из своего гардероба кое-что вполне, на мой взгляд, подходящее для германского октября, когда услышала телефонный звонок.

«Никаких клиентов, никаких дел, никаких расследований», — предупредила я себя, беря трубку.

— Алло!

Трубка молчала.

— Алло, слушаю вас.

— Иванова? Слушай меня внимательно…

— Извините, кто это? — перебила я.

— Я не могу с тобой по телефону трепаться. Ты должна меня знать. Меня весь город знает.

— Если вы представитесь, может быть, я вас и узнаю.

— Ты че, дура что ли, в натуре? Я же сказал, не могу я по телефону трепаться.

Смутные подозрения начали рождаться в моей голове.

— У вас какие-то проблемы?

— Вот-вот, проблемы! Ты должна мне помочь…

— Извините, вряд ли я вам что-то должна. К тому же никаких дел я сейчас не беру. Я отдыхаю.

— Ну ты даешь, козлиха! Я же тебя достану, сучку. Меня тут обложили со всех сторон, а ты кобенишься…

— Хватит орать! — разозлилась я. — Если ты, козел, нормально скажешь, что тебе нужно, я подумаю.

— Во, другой разговор, — сразу повеселел он. — По телефону я тебе много сказать не могу. Но дело такое, что, кроме тебя, никто его не раскрутит.

— Нельзя покороче, без комплиментов?

— С каких это пор бабам покороче стало нравиться? — Он негромко засмеялся над своей «шуткой».

Я уже хотела бросить трубку. Но его следующая фраза заставила меня слушать внимательно. Очень внимательно.

— Меня тут один гад в подвал засадил. На три дня…

Коготь!

— А когда я оттуда вышел, сам не пойму как, — я не узнал ни Тарасов, ни себя. Моих всех похватали, меня чуть не шлепнули. Это же мой район, мой город! Что случилось-то? Не пойму.

Он помолчал.

— Но главное — пропали все деньги. Все. Много денег. Очень много. Так вот. Найди мне деньги. С остальным я сам разберусь. Я тебе заплачу. Много заплачу. Мне сказали, сколько ты берешь. Я тебе в три раза… в пять раз больше платить буду. Я по тысяче баксов в день платить буду. Найди деньги.

Я поняла, что отказываться нельзя. Коготь видел мое лицо. Хоть и залитое кровью, хоть и с дырой во лбу, но видел! И если откажусь, он может сделать попытку встретиться со мной лично, и где гарантия, что он меня не узнает?

Однако спокойно. Только спокойно. Нельзя давать ему ни малейшего намека, что мне известно о его делах больше, чем ему.

— Если ты будешь только твердить «найди деньги» и не дашь мне никакой информации, тебе придется заплатить мне триста шестьдесят пять тысяч долларов, но и через год я ничего не найду.

Он ответил мне тихо, усталым голосом, но очень серьезно и очень твердо:

— Найдешь — я тебе четыреста тысяч заплачу. Поняла, о каких суммах речь идет? Придешь сегодня днем, в три, на площадку аттракционов в парк Короленко. Сядешь на лавочке между каруселью и комнатой смеха. Ждать будешь сорок минут. Я сам подойду…

Он повесил трубку.

От моей апатии не осталось и воспоминания.

Почему Коготь мне позвонил?

Неужели он что-то узнал про сто тысяч долларов, которые Сапер заплатил мне за свою смерть?

Помнится, у Сапера в сейфе я нашла пять чековых книжек разных банков. Из них я выбрала именно банк в Ганновере по одной простой причине — из-за даты выдачи чековой книжки. Она была выдана всего за два дня до того, как попала ко мне в руки. То есть уже после того, как началось вынужденное уединение Когтя в подвале собственного гаража. В Германии Коготь искать свои деньги не будет, потому что, по моим расчетам, Сапер открыл этот счет самостоятельно, специально для перевода на него когтевских денег с помощью клерка из «Хауса». Коготь ничего не может знать о существовании этого счета.

Воспоминание о его вылетевшей из подвала фигуре с двумя пистолетами в руках вызвало у меня содрогание.