Марина Серова - По закону подлости

— Ты не менжуйся, мамочка, — пропыхтел он мне в самое ухо, — я же сказал: мне нужно с тобой поговорить и договориться. На большее я не претендую, ты не в моем вкусе.

— Польщена, — искренне призналась я, — спасибо.

Мандибуля кашлянул и недовольно пробурчал:

— Блин, только не думай, что смешно пошутила.

Свет включили снова.

Справа ко мне подошли двое из банды Мандибули, и я повернулась к ним.

Тот словно ждал этого момента, а может, и на самом деле ждал: на моих руках за спиной защелкнулись наручники, и он захихикал, очень довольный собой.

Я рванулась было в обратную сторону, но, оказалось, поздно.

— Ты успокойся, мамочка, — рассмеялся Мандибуля, — я так долго тебя ждал, что не хочу больше терять. Потерпишь малеха.

Несмотря на мое сопротивление, мне натянули на голову чью-то кепку; я ощутила на лице чужие руки, которые залепили мне рот скотчем.

Я еще раз остервенело дернула головой, чтобы достать до челюсти этого мерзавца, но промахнулась.

Меня подняли и, как кавказскую пленницу, вынесли из домика, держа за все места, какие только им хотелось. И как я ни извивалась, вырваться мне не удалось. Потом я почувствовала, как меня протащили сквозь колючие кусты.

Врать не буду: я дергалась и извивалась больше из принципа и ненависти, чем в надежде вырваться. Шансов для этого я не видела.

Вскоре меня, как какую-нибудь Бэлу, бережно перекинули через седло мотоцикла.

Колено Мандибули, когда он ударял по педали мотоцикла, задело меня по носу, я выругалась, и на меня пахнуло выхлопной гарью.

Мотоцикл покатил вперед — началось очередное южное путешествие несчастной Тани.

В гробу бы видать такие отпуска, в белых тапочках!

Трясясь в темноте, обдуваемая горячей вонищей, я поклялась самой себе, что больше по южным странам не катаюсь.

Надоело!

По гужевым дорогам меня трясло недолго.

Уже через пятнадцать-двадцать минут я поняла, что мы въехали в какой-то населенный пункт: лаяли собаки, и доносились другие, характерные для обитаемого жилья звуки.

Скорее всего, это была деревня, одна из трех, расположенных в нескольких километрах от кемпинга.

Мандибуля, замедливший ход мотоцикла, остановил его и хлопнул меня по… не скажу, куда конкретно, это неважно, и прогудел:

— Ну, типа приехали, мадам, сейчас и отдохнем!

Меня поставили на ноги, и в этот момент, несмотря на то, что у меня кепка все еще была надвинута на глаза, я замечательно сориентировалась и тут же, повернувшись боком, пнула ногой мотоцикл, на котором приехала.

Мандибуля крякнул от неожиданности и отъехал в сторону.

С меня сняли наконец-то эту дурацкую кепку, и я смогла оглядеться.

Помогший мне Геноцид отошел на шаг и пробормотал:

— С тобой только поговорят, Тань, все будет нормально!

Я промолчала, потому что все равно ничего не могла ответить из-за скотча, и отвернулась от Геноцида.

Ничего не понимая в происходящем и не желая смириться со своим положением пленницы, я готовилась к активному сопротивлению, а тут еще этот ушастик мне шепчет что-то успокаивающее!

Мы оказались перед самым входом в обыкновенный деревенский домик средней паршивости. Трое байкеров полукругом поставили перед домом свои мотоциклы, а Мандибуля, прихрамывая — наверняка от моего точного удара, — подошел и, примирительно улыбнувшись, проговорил:

— Кончай рыпаться, все равно не справишься! Пошли в дом.

Но я еще порыпалась, правда, и это оказалось бесполезно. Единственное, чего я добилась, так это того, что меня и здесь понесли на руках и, надо признаться, опять довольно-таки бережно.

Меня посадили на потертый диванчик во второй комнате, стоящий под навесными шкафчиками. Подсуетившийся Геноцид робко принес мою сумку и положил ее на круглый обшарпанный стол, стоящий посередине комнаты.

Мандибуля рухнул рядом и вытянул ноги.

— Ну вот мы и дома, мамочка, — сказал он и резким движением сдернул скотч с моих губ.

— Ну ты, ночной кошмар на мотоцикле, — отплевываясь и морщась от неприятного зуда вокруг рта, проговорила я, — может быть, и свои дурацкие наручники снимешь? Или это уже слабо? Хочешь употребить в таком виде?

Мандибуля ухмыльнулся, промолчал и выдернул из кармана связку ключиков.

— Если твой не потерялся, то сейчас же и сниму, — объяснил он, — руки-то давай, чего прячешь?

Я повернулась к нему спиной и подставила руки, Мандибуля повозился немного, бормоча что-то себе под нос, и замок наручников отщелкнулся.

Я с удовольствием растерла занемевшие руки и, расслабившись, поудобнее устроилась на диване.

— Ты не обижайся на меня, — пустился в объяснения Мандибуля. — Мне с тобой вот так, — он провел ребром ладони по горлу, — в натуре, вот так переговорить нужно, а я вас, баб, знаю. Вас нужно сначала мешком по тыкве съездить и только потом объяснять, чего хочешь, иначе вы понимать не способны. Конституция такая.

— Какая еще конституция? — переспросила я, напрягаясь для того, чтобы высказать этому хаму кое-что приятное.

— А такая, — вяло высказался Мандибуля. — У вас вся жизнь как один критический день. Что-то недодумано в вашей конструкции, точно тебе говорю.

Открылась дверь, и в комнату вошел Геноцид с трехлитровой банкой, наполненной розовым вином.

— Винишка крепленого вмажем, что ли, для тонуса? — спросил меня Мандибуля. — Или у меня тут еще вишневый компот где-то есть. — Он потыкал пальцем вверх, имея в виду шкафчик. — Если ты трезвенница, то и это можно устроить.

Потянувшись, он взял стул и поставил его перед нами. Не глядя поднял руку вверх, открыл на ощупь навесной шкафчик и вынул из него две эмалированные кружки.

— Для тонуса выпью запросто, а за знакомство с тобой не буду, — дружелюбно ответила я, краем глаза замечая, что пистолет очень аппетитно выглядывает из кармана Мандибули, а сам Мандибуля ведет себя как-то расслабленно.

Геноцид, пряча глаза и имея вид самый дурацкий, потому что очень старался показать, что со мною незнаком, хотя это было и глупо, вышел из комнаты, но почти сразу же вернулся с миской слив.

— Ну давай, — Мандибуля махнул рукой, Геноцид вышел и плотно прикрыл за собою дверь.

Мандибуля разлил вино, поднял свою кружку и, в три глотка осушив ее, крякнул, вытерев рот ладонью.

Я не стала подражать всяким невоспитанным мужланам, отпила немного, держа кружку обеими руками, потому что при желании любой предмет может стать оружием, даже такой утилитарный.

— Ну что, так и будешь молчать? — повернулся ко мне Мандибуля и убрал с лица радостную улыбку. — Планы изменились, что ли? А почему тогда я не в курсах?

— А можно узнать, о чем ты вообще говоришь? — спросила я, неожиданно заводясь и не желая скрывать этого. — Тебе от меня что конкретно нужно? Или тебе поговорить не с кем? Заведи себе попугая!