Марина Серова - Сказано – сделано

В подсобном помещении, которое служило одновременно и кухней, и раздевалкой для обслуживающего персонала, и местом отдыха для них же, был включен свет, поэтому я быстро здесь сориентировалась и придумала, каким образом смогу послушать разговор Заревича и толстяка в дубленке.

Официанты проходили из кухни к посетителям через маленькую дверцу, которая сейчас была плотно прикрыта, из-за чего я пока не могла слышать голосов в зале. Музыка, обычно звучащая в заведениях подобного типа, сегодня почему-то отсутствовала, на мое счастье. Значит, если я постараюсь, то обязательно узнаю то, что мне нужно знать.

Я осторожно дотронулась на дверной ручки, опасаясь малейшего шороха, способного выдать мое присутствие. Потом так же осторожно потянула ее на себя, но на этом моя «лафа» кончилась — дверь заскрипела. Теперь только глухой мог не узнать о том, что в подсобке кто-то есть. Я присела на корточки, интуитивно пряча голову где-то в районе колен, наверное, подражая примеру маленьких детей или страусов, наивно думающих, что, спрятав глаза и голову, они станут невидимыми для врагов. Вот до чего докатилась великая «сыщица» Таня Иванова! Стыд и позор на ее голову!

Отвлекая себя подобными прибаутками, которые обычно лезут мне в голову в минуты опасности, я старалась переждать эти трудные и, я бы даже сказала, критические секунды. Но прошла минута, о чем свидетельствовали толстые черные стрелки моих новеньких часов, подаренных самой себе на день рождения, а собеседники так и не удосужились приподняться со своих стульев и пойти на поиски нарушителя их спокойствия.

А-а, наверное, эти оболтусы уверены в том, что в кафе остался обслуживающий персонал, поэтому и не суетятся. Или они так увлечены своей приватной беседой, что забыли обо всем мире и слушают только друг друга?

Снова набравшись смелости и отбросив мысли об опасности, я еще на сантиметр приоткрыла дверь, придвинулась к ней ближе и наконец-то достигла долгожданного результата. Я слышала все, что говорили эти двое! Главной задачей было запомнить все их слова, «переработать» информацию можно и потом уж применить ее в дело.

— Деньги скоро станут твоими? — почти по слогам выговорил свой вопрос собеседник Заревича.

— Ну сколько можно повторять? — стараясь держать себя в руках, отвечал милейший Виктор Петрович. — Я же сказал: ждать осталось совсем немного. Сомов уже сидит. Все улики против него. Мы работаем над тем, чтобы его женушка перевела все деньги на свое имя. И тогда мы с вами заживем!

Даже в соседней комнате я почувствовала, с каким вдохновением Заревич произнес последние слова. Так обычно говорят только те, кто предчувствует, что заветный час близок и их мечта наконец исполнится.

Сначала я подумала о том, что у Заревича действительно есть резон радоваться переходу доли Сомова в руки Гольстера. Но потом в моей голове возник совершенно правомерный в этой ситуации вопрос: а почему, собственно, этому факту радуется Заревич? Что ему от разорения Иннокентия? Обогатится его шеф, вот и все. А сам-то он что от этого получит? Даже если Заревич условился с Гольстером на получение определенного процента за помощь в «потоплении» Сомова, то почему он сидит в этом кафе и докладывает о своих делах какому-то подозрительному типу с очень некультурной, а точнее сказать — с бандитской внешностью?

И тут я вспомнила слова того же Заревича: именно так он описывал конкурентов фирмы «Стартел». Да-да, точно, я не ошибаюсь. Он так и выразился: «У них бандитская внешность».

Хотя… Бандитов, гангстеров, разбойников и просто приколистов-наркоманов на нашем свете и в нашем городе водится немало, и внешность их, конечно же, не отличается ангельскими чертами, поэтому человек, разговаривающий сейчас с Заревичем, мог вовсе и не быть конкурентом Гольстера. Но у меня все-таки возникло такое чувство, что я не ошибаюсь.

Как же фамилия директора конкурирующей фирмы? Я слышала ее совсем недавно, а сейчас никак не смогла ее вспомнить. Но время поджимало, злость на Заревича усиливалась, и наконец директорское имя всплыло из глубин памяти — Рыков. Выходит, это ему Заревич назначил встречу, чтобы сообщить интересующую обоих информацию.

Следующая фраза гольстеровского зама напрочь развеяла все мои сомнения:

— Рыков, только без обмана. Ты знаешь, что я не люблю шутить.

— Обойдемся без угроз, — как-то уж чересчур вежливо ответил «конкурент». — Ты лучше за свою Верочку поручись. Что-то я ей не доверяю. Может настучать… Тогда, сам понимаешь, нам несдобровать.

— Что ты тут слюни распустил. Несдобровать! Я сказал, что все будет, как мы договаривались, значит, так оно и будет. А если Верка пикнет, я не постесняюсь. Ты же знаешь, стреляю я метко.

Мне так стала интересна реакция Рыкова на это недвусмысленное заявление Заревича, что я рискнула и еще дальше просунула свой нос между дверью и косяком, даже привстала, чтобы лучше видеть, и взглянула на его лицо. Зрелище, конечно же, неописуемое: Рыков скривился в каком-то подобии улыбки, но было заметно, как его маленькие глазки забегали, а сам он растерялся, как жалкий трус, не находя слов после такого признания Заревича.

— Тише, Витя, нас могут услышать, — наконец выдал он, снова растягивая слова.

Этот человек, похожий на отъевшегося хомячка, был таким неповоротливым «тормозом», что, глядя на него, хотелось зевать. Как еще Заревич не впадает в летаргический сон после длительного общения с ним. Быстро у него двигались только глазки, а в каждом жесте Рыкова чувствовалась душевная слабость и что-то еще такое… Ага — способность в любую минуту предать мать родную ради своего шкурного интереса.

Наблюдая за поведением Заревича и Рыкова, я пришла к выводу, что они находятся в неравном положении. Заревич явно занимает позицию лидера. Рыков же — размазня, которому больше всего подходит определение «ни то ни се». И для чего Заревичу понадобилось с ним связываться? Непонятно. С какой целью он намерен делиться сомовскими деньгами, тоже оставалось для меня большой загадкой.

А между тем Инну Гольстер похоронили, а настоящий убийца все еще разгуливает на свободе. Думай, Таня, думай!

Обсудив общее дело, сообщники собрались расходиться. Заревич встал первым, как ни в чем не бывало расплылся в улыбке, пожал Рыкову руку и вальяжно направился к выходу. Со злости мне захотелось догнать его и вылить ему в морду содержимое какой-нибудь бутылки. Но, естественно, я не стала претворять в жизнь эту идею.

Выходя из неудобного положения, в котором пришлось пребывать на протяжении всего разговора «бизнесменов», я почувствовала, как сильно затекли мои ноги. Выпрямившись, я пошатнулась и угодила прямо в шкаф, сверху донизу набитый разной кухонной утварью. Стеклянные чашки, металлические тазы, сотни вилок и ложек высыпались из своих привычных ниш, создав неописуемый грохот, от которого у меня заложило уши. От неожиданности я раскрыла рот и застыла, не зная, что делать.