Тесс Герритсен - Жатва

– Почти у цели! Еще один галс. К повороту!

Мохандас и Джигли возобновили свои неистовые палубные танцы.

– Поворачиваем!

«Мое пристанище» снова поймала ветер и накренилась на левый борт. Эбби перебралась к правому. И опять скрипели паруса и хлестали канаты. Мохандас вращал рукоятку лебедки, и с каждым оборотом вздувались мышцы на его смуглой руке.

– Догоняют! – крикнул Хенк.

«Красноглазка» приблизилась к ним еще на полкорпуса. Ветер доносил крики Арчера. Как и Марк, он кричал на свою команду, требуя нагнать соперника.

«Мое пристанище» обогнула буй и двинулась по ветру. Джигли сражался со спинакер-гиком. Хенк сворачивал кливер.

Эбби перегнулась через борт. Ее опять тошнило.

– Черт! Они у нас на хвосте! – крикнул Марк. – Ставьте снова этот долбаный спинакер! Слышали? Шевелитесь! Живее!

Джигли с Хенком торопливо поставили спинакер. Послышался громогласный хлопок. Парус принял в себя ветер, и «Мое пристанище» рванула вперед.

– Вот так, моя девочка! – радовался Марк. – Давай, оставь их позади!

– Эй, смотрите! – крикнул Джигли, указывая на яхту-соперницу. – Что это с ними?

Эбби кое-как подняла голову и оглянулась на яхту Арчера.

«Красноглазка» их больше не догоняла. Развернувшись вблизи буя, судно двинулось к берегу.

– Они включили двигатель, – сказал Марк.

– Думаете, смирились с поражением?

– Чтобы Арчер вышел из игры? Быть такого не может.

– Но тогда почему они возвращаются?

– Думаю, лучше их догнать и спросить. Опускайте спинакер, – распорядился Марк, он тоже включил двигатель. – Идем к берегу.

«Слава тебе господи!» – подумала Эбби.

К тому времени, когда яхта, тарахтя двигателем, входила в гавань, Эбби почти уже не тошнило. «Красноглазка» стояла, привязанная к тумбе пирса. Команда складывала паруса и сматывала канаты.

– Эй, на «Красноглазке»! – крикнул Марк, когда они проходили мимо. – В чем дело?

Арчер помахал сотовым телефоном:

– Мэрили вдруг позвонила! Сказала, чтобы мы возвращались. Что-то серьезное. По телефону говорить не стала. Она ждет нас в яхт-клубе.

– Хорошо. Встретимся в баре. – Марк оглядел свою команду. – Пока встаем на якорь. Зайдем в бар, пропустим по стаканчику, узнаем, в чем дело, и снова в море.

– Только поищите себе другой балласт. Я схожу, – заявила Эбби.

– Как? Уже? – искренне удивился Марк.

– А ты не видел, что со мной было? Тут уже не до наслаждений гонками.

– Бедняжечка моя. Я заглажу свою вину. Что желаешь? Шампанское. Цветы. Ресторан на твой выбор.

– Высади меня на берег.

Смеясь, Марк направил яхту к пирсу.

– Слушаюсь, мой первый помощник.

«Мое пристанище» остановилась у пирса. Мохандас с сыном быстро закрепили яхту носовым и кормовым канатами. Эбби пулей вылетела на причал. Ей показалось, что даже он раскачивается.

– Такелаж пока не снимать, – распорядился Марк. – Узнаем сначала, из-за чего всполошилась Мэрили.

– Наверняка затеяла вечеринку, – предположил Мохандас.

«Только этого мне еще не хватало», – подумала Эбби, идя с Марком к зданию яхт-клуба.

Марк властно обнимал ее за плечи. Опять слушать мужские разговоры о море и яхтах. Опять смотреть на загорелых мужчин в спортивных рубашках, которые будут глотать джин-тоник и оглушительно смеяться.

После залитого солнцем пирса интерьер яхт-клуба показался ей сумрачным. Еще удивительнее была тишина. Возле бара стояла Мэрили со стаканом в руке. Арчер сидел за столиком. Никакой выпивки. Только бумажный кораблик, наспех сделанный из салфетки. Вся команда «Красноглазки» собралась возле барной стойки. Неподвижные. Молчаливые. Единственным звуком было позвякивание кубиков льда в стакане Мэрили. Она сделала маленький глоток и отрешенно поставила стакан на стойку.

– Что-то случилось? – спросил Марк.

Мэрили подняла голову, моргнула, словно только сейчас заметила его появление. Затем снова уткнулась взглядом в стакан.

– Аарона нашли, – сказала она.

Пила Страйкера не только противно визжала. Распиливание костей всегда сопровождалось зловонием. В этот раз воняло достаточно сильно.

Бернард Кацка – детектив убойного отдела – поднял глаза от секционного стола и увидел, что трупная вонь доконала его молодого помощника Лундквиста. Тот отвернулся, зажимая рукой в перчатке нос и рот. Вместо улыбки киногероя его лицо искажала гримаса отвращения. Лундквист пока не привык к вскрытиям. Мало кто из полицейских к этому привыкает. Вскрытие трупов не относилось к числу любимых зрелищ и самого Кацки. Просто за годы работы в полиции он приучил себя относиться к этой процедуре как к интеллектуальному упражнению, отодвигая в сторону человеческие особенности жертвы и сосредоточиваясь на чисто органической природе смерти. Он видел тела, обугленные огнем пожаров. Видел месиво, остающееся после падения человека с двадцатого этажа. Видел трупы со следами огнестрельных и ножевых ранений (иногда тех и других сразу), трупы, изъеденные крысами. Болезненную реакцию у него вызывали только детские трупы. Но на столе лежал труп взрослого. Один из многих, виденных Кацкой. Труп полагалось вскрыть, осмотреть и потом занести данные осмотра в каталог. Если думать об оборвавшихся жизнях, вместо снов получишь кошмары.

К своим сорока четырем годам Бернард Кацка уже овдовел. Его жена умерла от рака три года назад. Все разворачивалось у него на глазах. Вот это был настоящий кошмар, от которого он так до конца и не оправился.

А сейчас Кацка бесстрастно смотрел на труп, вскрываемый патологоанатомом. Тело белого пятидесятичетырехлетнего мужчины, женатого, отца двоих детей (оба – студенты колледжа), кардиохирурга по профессии. Его личность удостоверило сличение отпечатков пальцев и опознание вдовы. Для нее это была неимоверно тяжелая процедура. Смотреть на труп любимого человека всегда тяжело. А если учесть, что любимый человек, покончив с собой, два дня провисел в комнатенке, где тепло и нет вентиляции, зрелище было особенно ужасающее.

Кацке сообщили, что вдова прямо в морге упала в глубокий обморок.

«Ничего удивительного», – думал Кацка, глядя на труп Аарона Леви.

Лицо самоубийцы было совершенно бледным, ни кровинки. Да и откуда взяться румянцу, если кожаный ремень пережал артерии и преградил доступ крови? Высунутый язык был шершавым и совершенно черным. Вся естественная слизь на языке давно высохла. Веки были полузакрыты. Склеральное кровоизлияние окрасило белки глаз в зловещий кроваво-красный цвет. Под шеей, где от ремня осталась странгуляционная борозда, рисунок кожи говорил о классическом застое крови. О том же говорили пятна в нижних частях рук и ног, похожие на кровоподтеки, а также точечные кровотечения и пятна Тардье в местах лопнувших сосудов. Так обычно и выглядели трупы самоубийц-висельников. Помимо странгуляционных борозд вокруг шеи, единственным видимым повреждением была рана на левом плече величиной с монету.