Лариса Капелле - Скрижали бессмертных богов

– Их нет, если я не ошибаюсь, или вы будете утверждать обратное?

Шу замялся.

– Я думаю, пришел момент поговорить откровенно. Где мы сможем уединиться?

Сердце Шу заколотилось, холодный, липкий пот потек по спине, и, замирая, он провел Верховного жреца в отдельную комнату, служившую для хранения самых ценных и древних папирусов. Когда они остались одни, он кинулся в ноги жрецу:

– Смилуйтесь! У меня не было другого выхода, он угрожал убить моего сына!

– Кто – он?

– Я не знаю! Но он повсюду: в городе, во дворце! Он в курсе всего, что происходит!

– Расскажи обо всех папирусах, которые ты ему передал.

Шу, сначала запинаясь, потом все увереннее, стал перечислять документы, которыми интересовался незнакомец. Чем дольше он говорил, тем больше мрачнело лицо Нектанеба. Но смысла пугать этого ничтожного, погрязшего в грехах человечишку никакого не было. Ему, Верховному жрецу грозного и милостивого Ра, были прекрасно известны все пороки человеческого рода. Поэтому презрения он своего показывать не стал, а начал почти спокойно:

– То, что ты сделал, Шу, – непростительно, преступно и подло! Но я понимаю тебя. На весах была жизнь твоего сына.

Шу с плачем бросился вновь к ногам жреца:

– Боги проклянут меня!

– Слушай меня внимательно: если ты хочешь заслужить прощение, ты должен держать меня в курсе всего происходящего, и если незнакомец вновь выйдет с тобой на связь, ты предупредишь Метена.

– Главу дворцовых стражников? – воскликнул Шу.

– Вот именно, он знает, как связаться со мной…

Вой сирен, суета вокруг, солдаты, «Скорая помощь», полицейские – все это кружилось странным хороводом перед Касиными глазами. Непосредственно сразу после взрыва она ничего не почувствовала. Было не до того. Надо было помогать раненым. Разрытая земля, стоны и крики вокруг. Первым Кася заметила пожилого археолога Григория. Тот сидел на земле и качался из стороны в сторону, зажимая уши. Она внимательно осмотрела его: из глубокой раны на руке струилась кровь. Вспомнила школьные уроки скорой помощи: из куска собственной футболки сделала жгут и плотно перевязала плечо повыше раны. После крепко замотала предплечье. Кровь остановилась. Григорий, так и не оправившийся от шока, тихо стонал. Она оглянулась. Стали подъезжать машины «Скорой помощи» и полиции.

– Антона разорвало! – неожиданно четким голосом произнес Григорий. – Вот так, на кусочки, на меня рука упала! Вот так, с пальцами, с обручальным кольцом… вот сюда, а пальцы двигаются… – монотонным голосом перечислял он. Потом дрожащими руками показал на ногу, куда упала рука Черновицкого. Поднял на нее полубезумный взгляд и, схватившись за голову, зарыдал.

Именно в этот момент ей стало дурно. Кто-то отстранил ее от Григория. Того положили на носилки. Ее же отвели в сторону и усадили рядом с машиной «Скорой помощи». Время шло, рядом приземлился вертолет МЧС. Кася наблюдала за суетой вокруг со странной отстраненностью, словно ее это все уже не касалось, и перед глазами стояла одна и та же картина: разваливающийся, как карточный домик, вагончик. Наконец она нашла в себе силы подняться. В ее помощи уже больше никто не нуждался. Она вернулась к воронке, рядом лежало нечто, прикрытое брезентом.

– Антон и Валера, один из рабочих, – послышался сзади голос Саши.

Кася обернулась. Тезка великого писателя стоял рядом. Его одежда была измазана землей и кровью. С красными глазами, побелевшим лицом и растрепанными волосами, он напоминал человека, только что вернувшегося из ада. Он не отрываясь смотрел на брезент.

– Они рядом с саркофагом были. Я сам только на минуту вылез. Антон меня послал за Витей Старицким, он куда-то запропастился. Если бы… – голос Саши дрогнул, – на минуту раньше…

Он замолчал. Тело его дрожало, как натянутая струна. Ничего не говоря, Кася взяла Сашу за ледяную руку и силой заставила отвернуться.

– Идем, не надо! – приказала она.

Тот послушно, словно ребенок, последовал за ней. Отведя в сторону, она усадила его на траву и спросила:

– Ты не ранен?

– Нет, это не моя кровь, – только отмахнулся он.

– Все остальные живы?

– Не знаю, – помотал тот головой, – вроде бы Бикметова никто найти не может и еще кого-то из персонала.

Суета царила в лагере до вечера. Раненых и контуженных отправили в город. Остальных поселили в раскинутом неподалеку палаточном городке. На следующий же день лагерь было решено эвакуировать. Места взрывов были обнесены заграждениями, и на следующее утро прибыла целая бригада вызванных из Краснодара экспертов. Жертв могло бы быть гораздо больше, но по счастливому – конечно, для оставшихся в живых – стечению обстоятельств всех своих коллег Черновицкий держал на расстоянии от саркофага. И в момент взрыва в его эпицентре были только два человека: руководитель экспедиции и помогавший ему рабочий. Как ни грустна была ирония ситуации, но Черновицкий, по-своему обыкновению, оказался прав: с дамой Фортуной ему положительно не везло. Он так и не смог увидеть главного – заката дня, принесшего ему мировую известность! Остальные отделались более или менее серьезными ранениями, но по-настоящему тяжелых случаев не было. Если не считать пропавших без вести заместителя начальника экспедиции Владислава Артамонова и тюрколога Рината Бикметова. В развалившемся на части вагончике сейф сохранился, только табличек в нем не было. Сказать однозначно, были ли они в нем или Черновицкий с какой-то целью положил их в другое место, никто не мог. Все знали, как начальник экспедиции дрожал над ними. От другой уникальной находки – могильника и его обитателя – не осталось ровным счетом ничего. Булан на этот раз окончательно и бесповоротно превратился в прах.

Самое странное началось через два дня, когда эксперты закончили работать и лагерь было решено свернуть. Во-первых, нашелся Артамонов. Точнее, его нашли – вернее, то, что от него осталось. Его вынесло на одном из поворотов Маныча. Сначала решили, что произошел несчастный случай. Но какого черта Артамонова понесло купаться ранним утром, да еще наполовину одетым, никто сказать не мог. Последней, кто видел, вернее, слышал заместителя начальника экспедиции, была Кася. Во-вторых, следствие получило письмо из Казанского университета. На запрос о Ринате Бикметове ответ был однозначный: тюрколог живет и здравствует. Правда, продолжение было неожиданным: за последнее время уважаемый профессор никуда не выезжал и на письмо об участии в экспедиции ответил вежливым отказом. Поэтому, недоумевал их невидимый собеседник из администрации, некий Ринат Бикметов – участник экспедиции, закончившейся столь печальным образом, – никоим образом не мог быть их Ринатом Бикметовым. Речь, скорее всего, шла об однофамильце, правда, абсолютно никому в тюркологии не известном. Если не учитывать гипотезу столкновения двух параллельных миров, вывод напрашивал один: Ринат Бикметов, которого знали и видели участники экспедиции, был самозванцем.