Салла Симукка - Белый, как снег

– Можно тебя кое о чем попросить? Не говори об этом своему отцу… нашему отцу. Не хочу, чтобы он узнал обо мне что-то от других. Хочу сама рассказать, когда наступит время, – сказала Зеленка.

Белоснежка кивнула. С этой просьбой было несложно согласиться. Ей, честно говоря, даже в голову не пришла мысль звонить отцу и расспросить, может ли быть такое, что у него в Праге есть дочь. Так в их семье не делалось. В ней все кружили вокруг да около, совершали обходные маневры и пытались выяснить нужное другими способами. Семейство, полное тайн. Наверное, это звучало как сюжет для молодежной книги, но в действительности было каменной глыбой, которая тяжко ложилась на плечи и из-за которой было так сложно смотреть в глаза другим членам семьи.

– Как ты выучила шведский? – спросила Белоснежка по-шведски.

Зеленка скромно улыбнулась и ответила на том же языке:

– Наверное, это звучит глупо, но как только я узнала, что мой отец говорит по-шведски, начала сама его изучать, – одна, с помощью книг и Интернета. Смотрела на «Ю-тьюбе» детские передачи и катала слова во рту. Они казались знакомыми. Smultron. Fånig. Längtan. Pannkaka [8]. Видимо, это отцовские гены.

Белоснежке было неохота комментировать, что такое предположение звучит бредятиной в духе нью-эйджа [9], что нет ничего общего между генетикой и психологией человеческого развития. Пусть верит, во что хочет.

В женский туалет вошла немецкая туристка, с любопытством взглянув на двух девушек. Снаружи послышался бой часов собора Святого Вита, которые сообщили, что уже два часа дня. Зеленка застыла на месте.

– Что, уже два? – спросила она.

Белоснежка кивнула. Взгляд Зеленки хаотично забродил, пальцы начали перебирать ремешок сумочки. Она выглядела как загнанный зверек. Теплота и спокойствие ее облика мигом испарились.

– Мне надо идти, – сказала Зеленка. – Увидимся завтра. В двенадцать.

– Здесь?

Она огляделась.

– Нет. Не здесь. Не очень хорошая мысль… Знаешь Вышеградский замок? Туда можно добраться на метро. Увидимся там.

Белоснежка не успела ничего ответить, не предложила место поближе, не спросила, куда спешит Зеленка, – та уже бросилась прочь из туалета, оставив ее пристально рассматривать себя в зеркале.

Пальцы женщины выбивали дробь на поверхности дубового стола. Его отшлифовали и покрыли лаком лишь месяц назад, с его поверхности убрали даже мельчайшие трещинки. Взгляд блуждал по стенам. Все там. Дипломы, почетные грамоты, вырезки из газет – яркая коллекция самых значимых достижений и взлетов ее карьеры, по которой кто угодно мог бы сказать о ее мастерстве. Но этого ей было мало. Ничто не бывает достаточно, не должно быть достаточно. Не в этой сфере. Здесь должен ощущаться вечный голод. Должно все время хотеться большего. Все должно существовать исключительно в сравнительной степени: лучше, трепетнее, громче, динамичнее, свирепее, любвеобильнее. Жажда нового. Нужно быть на нервах и всегда немного впереди; надо наносить удар, когда никто этого не ожидает.

Надо быть темой для разговора. У всех на устах. Сейчас. Завтра. Всегда.

Руки женщины взяли телефон, открыли его, достали сим-карту и сменили ее на другую. Снова включили телефон. Выбрали номер. Никто никогда не узнает, кому она звонила.

Мужской голос быстро ответил:

– Готово?

– Нет еще.

– Помни: больше, чем нужно, знать нельзя.

– Конечно. Я уже давно делаю эту работу – и помню о законе. Минимум информации. Тогда реакция будет подлинной. Мы ведь хотим подлинности. Мы хотим истинных эмоций.

– Ты же, наверное, понимаешь, как это опасно? Можно получить повреждения, даже умереть.

– Всегда нужно рисковать. В конце концов, мученическая смерть – не такой уж плохой сценарий. Мне приходит на ум одна история, которая завела очень далеко именно благодаря мученической смерти.

Смех.

– Тебе не следует говорить мне об этом. У меня тоже могли быть повреждения.

– Опускаюсь до твоего черного юмора.

– Зато во мне нет ничего черного, кроме юмора… Значит, все идет по плану?

– Да.

– Хорошо. Тогда заканчиваем. Благослови нас Господь.

Женщина дала отбой связи, улыбаясь про себя. Ей не нужно благословение Господа. Оно нужно многим другим – но не ей.

Народ жаждет легенд. Люди хотят видеть, слышать, читать о том, как добро повергает зло. Давид – Голиафа, Иисус – Дьявола, маленькие хоббиты – могучего Саурона. Они хотят верить, что герой сокрушит несокрушимое, разобьет неразбиваемое, уничтожит бессмертное. Народ жаждет легенд, в которых невозможное становится возможным благодаря доблестному и справедливому герою.

Этому герою надо быть обаятельным и узнаваемым. Ему нужно одновременно быть со всеми и над ними. Ему нельзя быть слишком сильным. Ему нужно быть вынужденным бороться, добиваться, испытывать боль и трудности. Ему нужно почти погибнуть, чтобы он мог воскреснуть – самым сильным – к последней битве. Героя должны ранить. И у него должны быть такие вещи, из которых берется сила.

Но герой – это еще не все. Так же важен – а может быть, даже еще важнее – его противник. Злой. Могучий, беспощадный, жестокий, устрашающий. Который, как магнит, притягивает к себе внимание людей. Они хотят отказаться от существования зла, но в то же время оно очаровывает их. Люди пожирают зло, хотя от этого им плохо. Они хотят, чтобы кто-то пришел и уничтожил зло. Они хотят героя.

Настоящей легенде о герое все же не родиться без жертвы. Кому-то надо умереть, чтобы спасенные им стали еще ценнее.

Только смерть создает настоящую легенду о герое.

В потолке дыра. Она уставилась на Белоснежку, как черное, слепое око. Белоснежка взглянула на нее в ответ. Ей совсем не хотелось спать.

Сквозь тонкие занавески окон гостиничного номера проникал желтоватый свет уличных фонарей. В ближайшем парке лаяла собака. Было два часа. Казалось, что дневная жара ничуть не ослабела к ночи. Простыня промокла от пота. Белоснежка поднялась, чтобы открыть форточку. Пришлось приложить силу, прежде чем жутко разбухшее окно с грохотом поддалось. Вместе с горячим влажным ночным воздухом в комнату ворвались гул машин, резкие звуки тормозов и клаксонов. Кто-то с ревом газанул. Завалившаяся в бар компания затянула песенку. В их недружном хоре послышалось что-то знакомое; кажется, они пели по-французски.

Белоснежка облокотилась на подоконник. Хотя воздух с улицы был таким же горячим, как и в комнате, его движение высушило пот. Захотелось пойти в душ, но это было бессмысленно, потому что утром пот снова вернется. Кроме того, Белоснежке не хотелось будить других обитателей хостела. Она задумалась, не хочется ли ей что-нибудь съесть, но быстро отбросила эту мысль. В наличии имелись купленные только вчера разнообразные булочки, аппетитные на вид, но в действительности являвшие собой одно и то же слоеное тесто с не сильно отличающимися друг от друга начинками. Часть сладкая, часть соленая. И от всех на небе останется жирная пленка.