Марина Серова - Темные делишки

— Боже, я тут почти полчаса провалялась! — воскликнула я. — Да он за это время не только кассету уничтожить успеет, но и натворит множество неисправимых глупостей!

Киря выжидающе уставился на меня. Я знала строптивый нрав своего приятеля — пока ему не разъяснишь, что к чему и зачем, он и пальцем не пошевелит. Пришлось снизойти до объяснений. Трудно было поведать сложную историю о смерти и любви в двух словах, но я все же попыталась.

— Понимаешь, — обреченно вздохнув, начала я…

Пять драгоценных минут ушло у меня на то, чтобы растолковать сложившуюся ситуацию. До Кирсанова наконец дошло, что, рассиживаясь у меня в гостях и внимая моим речам, он рискует не только упустить Лукьянова, но и позволить тому перейти от зыбкого статуса потенциального убийцы в довольно прочную категорию убийцы реального, откуда уже нет пути назад. Я была уверена, что после того, что я тут наговорила полчаса назад, Валентин перепугается и решит довести дело, начатое Кариной и прерванное моим вмешательством — я говорю о попытке самоубийства, — до конца, избавившись тем самым от лишнего свидетеля.

Осознав последствия своей медлительности, оба сотрудника, переглянувшись, вихрем бросились к двери, оставив меня наедине с головной болью. Поскольку я по причине ранения не могла принять достойного участия в задержании Лукьянова, о дальнейшем мне стало известно только через пару часов из красноречивых уст Кирсанова, который явился ко мне якобы навестить и справиться о моем самочувствии.

— Так вот, — говорил Киря, поправив мне подушку и снова усаживаясь в кресло. — Твой блаженный, беспечно выбросив кассету в ближайший мусорный контейнер (наши собаки ее тут же легко нашли), направился прямиком в больницу. Каким-то образом он умудрился пробраться в реанимационное отделение! Нет, ты можешь себе такое представить?

Я удивленно покачала головой: проникнуть через многочисленные препятствия, возникающие на пути в это запретное для посторонних лиц отделение, было и в самом деле непросто. Помнится, когда мне нужно было попасть туда, то пришлось неоднократно воспользоваться «отмычкой», которой оказалась не моя лицензия, а зеленые бумажки с портретами американского президента.

У Лукьянова, насколько мне было известно, не то что долларов, но и наших отечественных рублей в нужном количестве не имелось. Слопав дольку апельсина, килограмм которых принес для меня Кирсанов, я поинтересовалась:

— Как же ему удалось миновать злых церберов, которые стерегут там все входы и выходы? Не иначе пришлось надевать шапку-невидимку!

— Вот уж не знаю, — ответил Киря, помешивая ложечкой чай в кружке. — Говорит, что ему повезло — гардеробщицу в момент его появления позвали к телефону, в соседнюю комнату. Он и стащил белый халат, а человек в халате вызывает меньше подозрений у обслуживающего персонала. Тем более если человек идет уверенно и в руке у него толстый обходной журнал.

— А кто звонил этой самой гардеробщице? — почему-то поинтересовалась я.

— В том-то и дело, что неизвестно! — многозначительно сказал Кирсанов. — Старушка говорит, что как только она подошла и взяла трубку, связь сразу оборвалась. Вот я и думаю, не было ли у Лукьянова случайно сообщника?

Я не ответила. Сообщник, возможно, и был, но доказать его существование — дело довольно проблематичное. Да и можно ли считать ряд счастливых случайностей проявлением высших сил? Внешне-то подобные случаи, особенно одиночные, не вызывают сомнений в случайной природе своего происхождения.

Киря тем временем продолжал:

— Спрашивать в регистратуре, в какой именно палате лежит Карина Маркич, Лукьянов не стал: не хотел общаться с лишними свидетелями, которые могли его запомнить. Он-то думал, что у него в запасе есть время! Пока наивный преступничек обходил все палаты, мы с Васей домчались до больницы и, когда он выходил, приняли его в свои распростертые объятия! — с довольной улыбкой повествовал Киря.

— Он уже выходил из палаты? — мое сердце тревожно заколотилось. — Значит, он все же успел добраться до Карины! Что с ней? Она жива?

Самодовольная физиономия моего приятеля преобразилась. Он задумался и стал серьезным.

— Знаешь, вот тут я чего-то явно не понимаю. Может, ты мне объяснишь? Дело в том, что твой Лукьянов вышел из палаты бледный как полотно и мало того, что не стал оказывать нам никакого сопротивления, но наоборот — кинулся к нам и стал кричать: «Врача! На помощь! Скорее врача!»…

Я привстала с подушки:

— И что?

— Врач, на чудо, приближался по коридору к нам — ему, видно, уже донесли, что двое бешеных мужиков ворвались в отделение. Мы ведь даже документы в спешке на входе не предъявили! — Киря снова вздохнул и продолжил: — Врач кинулся в палату, Лукьянов за ним, мы следом. И что? Я думал, он искусственную дыхательную систему испортил, а как понял, что натворил, — испугался и потому позвал врача. Так нет же! Я собственными глазами видел, что система работала исправно, все проводки были присоединены, все как полагается… Но сердце девчонки остановилось.

— А может быть, он отсоединил какие-нибудь трубки на несколько секунд, а потом воткнул обратно? — предположила я, нарочно продолжая тему о Лукьянове и избегая услышать то, чего боялась больше всего, — констатацию смерти Карины. Мне казалось, что до тех пор, пока эта фраза не прозвучит, сам факт будет недействителен. Во всяком случае, для меня.

— Сначала и мы с Васей так подумали, — кивнул, соглашаясь, Кирсанов. — Но врач утверждает, что нет. Клянется всеми святыми, что малейшее вмешательство сразу бы вызвало сбой дыхательной системы. У них еще сигнализация какая-то установлена — воет страшно, как говорят врачи. А поскольку она работала исправно и завываний не было, значит, Лукьянов ничего в ней не портил, даже временно.

— А Карина? — тихо спросила я.

— Вот и неизвестно, отчего она умерла…

«Умерла, — гулким эхом отозвалось во мне. — Значит, все же дождалась его, чтобы попрощаться, а потом ушла. Сама». Разумом я осознавала абсурдность собственной мысли, но мысль от этого не побледнела и уж тем более не испарилась.

— …Когда ее привезли в реанимацию, врачи предполагали, что не успеют вернуть ее к жизни. Но, как видишь, произошло чудо — успели. Правда, то, что произошло потом, не поддается никакому объяснению! Главврач, с которым я беседовал, убеждал меня в том, что состояние девушки, после того как ее откачали, было вполне нормальным. Он говорит, что случай абсолютно традиционный. Больные обычно лежат без сознания еще пару-тройку суток, а потом дыхательную систему отключают и через недельку-другую переводят их в другое отделение, а то и выписывают домой, под присмотр домашних… Эй, голубушка, ты чего? — вдруг обратился ко мне Киря, заметив, что я впала в состояние какой-то прострации.