Андрей Константинов - Адвокат. Судья. Вор (сборник)

А сразу после похорон Барона Андрей просидел больше часа в своей припаркованной у кладбищенской ограды «Ниве» и выкурил чуть ли не полпачки сигарет. В результате было принято решение: надо найти загадочную жену (теперь уже, конечно, вдову) Михеева и поговорить с ней. В конце концов, сделать это будет не так уж и сложно. Известно, что зовут ее Ириной, что она искусствовед и работает в Эрмитаже. Кроме того, вор ведь снабдил Серегина двумя, так сказать, паролями – они тоже помогут опознать нужную женщину… В Эрмитаже, конечно, много искусствоведов, но Ирин – к тому же таких, что смогли бы произвести впечатление на известного и богатого вора, – наверняка по пальцам пересчитать можно…

Приняв решение, Серегин решил не откладывать его реализацию в долгий ящик и на следующий же день после похорон Барона поехал в Эрмитаж. Настроение у Андрея было не то чтобы очень уж хорошее, но вполне боевое – такое бывает у бродяг, отправляющихся наконец-то в дорогу после долгой зимовки в теплом, но скучном месте.

«Наверное, в генах у меня какой-то вирус сидит, – думал он, ведя свой вездеход через забитый транспортом Невский. – Вирус под названием „неусиденчик“. Говорят, у альпинистов что-то похожее в организмах творится: в горах к ним в кровь попадает нечто такое, что потом всю жизнь не дает покоя, заставляя вновь и вновь карабкаться по скалам, рискуя жизнью и здоровьем… Такие люди редко бывают счастливы, потому что в дороге они мечтают о доме, а дома – о дороге… Неужели и мне суждено подобное вечное наказание? Наказание или награда? Это ведь как посмотреть…»

Философствуя таким образом, Андрей свернул на Садовую, проехал мимо любимого своего Михайловского замка и повернул налево, чтобы выскочить на Миллионную, бывшую улицу Халтурина. Запарковав «Ниву» почти напротив знаменитых эрмитажных атлантов, он закурил сигарету и, перед тем как идти в отдел кадров музея, невольно ушел мыслями в совсем далекое прошлое…

Дело в том, что отдел кадров располагался в том же крыле, где и Эрмитажный театр, в который Андрей бегал по абонементу еще мальчишкой: мама настояла в свое время, она считала, что сын слишком много занимается спортом и из-за этого может вырасти тупым и необразованным, поэтому и заставила Андрея посещать два раза в неделю в течение трех лет лекции в так называемом Университете истории искусств. Андрей в глубине души мамину правоту понимал, но на лекции ходил без особого энтузиазма, просто мать очень не хотелось обижать… Тем более занятия в Эрмитажном театре начинались довольно поздно, Андрей еле успевал на них после тренировок и прибывал для получения знаний по истории мирового искусства совершенно вымотанным. Когда лекция только начиналась, Обнорский еще способен был что-то воспринимать, но когда гасили свет и лектор показывал на большом экране слайды – репродукции полотен великих мастеров, – вот тут Андрей уже не выдерживал и потихоньку задремывал…

Один раз очень неудобно вышло – рядом с Обнорским сидела взрослая (как ему, перешедшему тогда в десятый класс, казалось) девушка обалденной красоты. Когда погас свет и Андрей заклевал носом, его повело на соседку, а она, видимо, решила, что школьник решил поприставать к ней, пользуясь темнотой… Вышел большой конфуз, девушка эта никогда больше рядом не садилась, а Андрей потом три лекции весьма успешно боролся с дремотой, поддерживаемый чувством стыда и зарождавшейся влюбленностью в прекрасную и строгую бывшую соседку… К счастью, эта влюбленность не превратилась для неопытного и впечатлительного мальчишки в большую проблему: однажды он увидел, что предмет его воздыханий встречает после занятий какой-то толстый и лысый дядя на машине. Андрей тогда так возмутился и обиделся, что немедленно разлюбил незнакомку. Только много-много позже ему пришло в голову, что этот мужик вполне мог быть отцом девушки.

Учитывая, что на лекциях Обнорский в основном либо спал, либо страдал от неразделенных чувств, в его голове образовалась удивительная каша из обрывков искусствоведческих знаний. Иногда он был способен блеснуть где-нибудь упоминанием имени и даже произведений совсем малоизвестного художника, но частенько не мог вспомнить ни одной работы признанного корифея…

Господи, как же давно все это было… Почему так быстро пронеслась юность, когда казалось, что, несмотря на все «страдания», открывавшаяся перед Андреем жизнь будет такой же изумрудной, как трава на полотнах великих мастеров… Слишком рано Обнорскому пришлось понять, что в жизни гораздо больше крови, подлости, грязи и жестокости, чем хотелось бы… И что слишком редко случаются настоящие праздники чистоты и любви, но – может быть, от этого они и ценнее, эти праздники?

Занятый такими мыслями и воспоминаниями, Серегин вышел из машины, поставил ее на сигнализацию и не спеша направился ко входу в Эрмитажный театр. Размягченный ностальгией по прошлому, он не заметил двух внимательно наблюдавших за ним парней в кожаных куртках – они «довели» Андрея до двери, один остался стоять у входа на Дворцовой набережной, а второй скользнул за Обнорским внутрь…

Серегина слегка удивило, что в отдел кадров Эрмитажа мог фактически беспрепятственно зайти любой прохожий с улицы, – милицейские посты располагались выше по лестнице. В Русском музее, например, куда один раз заглядывал по делам Андрей, все обстояло несколько иначе… Открывая дверь с табличкой «Отдел кадров», Серегин чуть не столкнулся с эффектной и довольно молодой шатенкой, выходившей из кабинета. Пропустив женщину, Андрей вошел внутрь.

В приемной начальника отдела кадров стояло столов шесть, но занят был только один – за ним что-то сосредоточенно писала крашеная блондинка.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Обнорский.

Блондинка равнодушно кивнула, продолжая писать.

– Могу я выяснить один вопрос?..

– Какой именно? – Бальзаковская дама явно не была расположена к разговору.

– Понимаете, мне надо одного вашего сотрудника найти… – начал было Андрей.

Но блондинка его перебила:

– По этим вопросам к нашему шефу, а он будет только завтра.

– Да? – расстроился Обнорский. – А мне очень срочно надо… Помогите, пожалуйста…

И Андрей, умоляюще глядя на женщину, начал доставать из бумажника свою красную журналистскую корку.

– Ах, вы оттуда… – многозначительно протянула дама, лишь мельком глянув на удостоверение. Похоже, ее ввел в заблуждение цвет корки, и она приняла Обнорского за представителя несколько другой профессии. Ведь в отделы кадров часто приходят за информацией из самых разных правоохранительных органов.

Андрей, конечно, развеивать заблуждение кадровички не стал.