Микаэль Крефельд - За гранью

– Интересно! Что же видит лиса во сне?

Эрик начал тихим голосом:

– Как ей тут хорошо и спокойно в глубокой норе, где ее никто не видит и не слышит, где она может быть сама собой и никто ее не тронет.

Отец взглянул на Эрика, и тот отвел глаза.

– Хорошо, что я привел тебя сюда, Эрик. – Он ласково погладил сына по голове. – Думаю, из тебя выйдет толк.

– Правда, папа?

Отец поцеловал его в лоб:

– Настоящий толк.

«29 ноября 2010 года. 33-й день. Снова четыреста с лишним. Я – Маша. Мне 21 год. Я попала в ад. Это мой дневник. Поймите это. Пишу ни для кого, только для себя самой. Я же понимаю, какой из меня писатель. Понимаю, что у меня никогда так не получится, как в „Дочке драконьей ведьмы“. Но я пишу, чтобы как-то вынести эту жизнь. Чтобы выжить тут. Чтобы напомнить самой себе, что я живой человек. Мама говорила, что я могла бы стать учительницей, что у меня хорошая голова. А я отвечала: „Какого черта я буду возиться с чужими сопляками за нищенские деньги?“ Сейчас я бы согласилась даже задаром. Но я не учительница. Я – ничтожество».

Так она начала свой дневник. Она завела его через несколько дней после того, как Славрос дал ей блокнот для учета доходов и расходов. Тот самый, куда она записала все расценки. После первого же дня в заведении Славроса ей уже не надо было заглядывать в перечень расценок, ее тело само чувствовало, что сколько стоит. Она инстинктивно угадывала цену каждой услуги.

Маша привела быка наверх по винтовой лестнице, покрытой бордовой ковровой дорожкой. В «Кей-клубе» быками называли всех клиентов, какой бы убогой ни была их амуниция. Ее ладонь утонула в его ручище, и кожей она ощутила холод золотого обручального кольца у него на пальце. Снизу из бара неслось «You Can Leave Your Hat On» [14]Джо Кокера – под эту музыку на сцене крутились у шеста девушки. Бычина был пьян и чуть не споткнулся на верхней ступеньке. Маша помогла ему удержаться на ногах и повела дальше по узкому коридору, в который в «Кей-клубе» выходили двери комнат второго этажа. Официально считалось, что это частные апартаменты сотрудниц, неофициально же там был самый большой бордель в городе. Этот стрип-клуб был третьеразрядным заведением, таким же потрепанным, как девушки, которые выступали на сцене. На деле он был грязной машиной по выкачиванию денег, главной задачей которой было по-быстрому вытряхивать из клиентов как можно больше бабла, будь то за столиками, за которыми они поглощали тепловатое пиво, или наверху, куда удалялись, чтобы уединиться с девушкой. Местная клиентура представляла собой пестрое сборище: мастеровые, студенты, предприниматели, а кроме того, конечно, мужские компании, собравшиеся на мальчишник. Официально «Кей-клуб» считался стрип-баром, так он значился в туристических брошюрах, даже в тех, что издавались городской турконторой, но все знали, что девушки здесь, кроме танцев, занимаются кое-чем еще. Всем было известно, что тут все продаются, что в «Кей-клубе» нет никаких ограничений при условии, что ты платишь Славросу и его подручным.

Маша открыла дверь и впустила быка в свою комнатушку. Здесь она их обслуживала. В комнате не было окна, стояли только кровать, платяной шкаф и столик в углу, за которым Маша наводила красоту. Эта каморка была даже меньше той комнаты, которую Маша занимала в маминой квартирке на Бурмейстергаде в Копенгагене. Маша опрыскала кровать духами, пытаясь перебить вонь матраса, но от этого стало только хуже, и в комнате стоял дух, словно от загаженного кошачьего лотка. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к запаху «Свадебных апартаментов», как называлась эта комната, которая в «Кей-клубе» была самой лучшей. Славрос самолично выселил отсюда Изабеллу, одну из старших девушек, и перевел ее в самую дальнюю каморку, а Машу вселил в этот эксклюзивный номер. Не из любезности, а потому что быки отдавали предпочтение новеньким девушкам и потому что Славрос старался в угоду клиентам поддерживать некую видимость шика.

Раздетая Маша, стоя перед быком, стянула с него рубашку. Пока она расстегивала ему брюки, он лапал ее за грудь и совался рукой куда попало. Усевшись на кровати в чем мать родила, в одних только черных носках, он принялся обзывать ее шлюхой, потаскухой и словами похуже. Он рассказал обо всех извращенных действиях, которые собирается с ней проделать, главным образом для того, чтобы возбудиться, в то время как она трудилась над тем, чтобы у него наконец встало. Ей удалось добиться некоторого успеха. Затем она пихнула его, чтобы он лег, и села на него верхом. После нескольких попыток дело пошло. Бык замычал и попал в ритм. Она посмотрела на него сверху. Он был похож на гробовщика, причем карикатурного: весь бледный, одутловатый. Кустистые черные брови составляли резкий контраст с залысинами на лбу и плешью, едва прикрытой редкими волосами. На первых порах все быки были для Маши похожи на Игоря: растолстевшего Игоря, состарившегося Игоря, Игоря-пакистанца, Игоря-садиста, – но шли дни, и быки заслонили собой образ Игоря. Наверное, она сама нарочно его вытеснила. Оставила его позади, как советовал Славрос. Маша громко застонала, потому что быкам это нравилось. Результат не преминул сказаться, он задвигался быстрее. Обозвал ее гадкими словами и принялся хвастаться, какой он молодец.

Она поддакивала, скользя взглядом по обоям, пока не остановилась на выгоревшем пятне возле радиатора.

В следующее мгновение он протянул руки и схватил ее за горло как клещами:

– Смотри на меня, когда я тебя беру!

– Прекрати! – проговорила она сдавленно.

Клещи еще крепче стиснули ей горло, так что она уже не могла дышать. Она пыталась высвободиться, стала бить его по рукам, но он был слишком силен. В глазах появилось жесткое выражение, а тонкогубый рот растянулся в ухмылке.

– Вот так! Так хорошо!

Грудь у нее заходила ходуном, она пыталась расцарапать ему лицо, но не дотянулась, хотела вырваться, но ее попытки еще больше возбудили его, на губе у него выступила испарина, он хохотал и прижимал ее еще крепче. В глазах у нее потемнело, от недостатка кислорода закружилась голова, и ей показалось, что она сейчас умрет. Его выкрики отдавались у нее в ушах как глухой звон. Она ощутила на лице брызги слюны. Она дала ему закончить, и тогда руки, сдавливавшие ей горло, ослабили хватку. Маша упала рядом с ним на постель и ощутила прикосновение его холодной и влажной кожи. Она поскорей отодвинулась.

Когда он снова оделся, то, застегивая брюки, весело ухмыльнулся, глядя на нее:

– Хватит реветь-то, ничего такого уж страшного не случилось.

Достав из кармана мятую банкноту, он кинул ей деньги:

– А ты вполне себе. Наверное, в следующий раз я опять тебя выберу.