Микаэль Крефельд - За гранью

Томас сплюнул кровь, которой у него набрался полный рот, и поднял глаза на Славроса:

– Думай, что хочешь, но я советую тебе отпустить меня.

Славрос мотнул головой:

– Давай сюда собак!

– Какого черта, Славрос, он же полицейский! – напомнил Михаил.

– Ну и что? Испугался, что ли, значка, с которым он носится, как Микки-Маус? А ну давай сюда собак!

Михаил кивнул и отправился выполнять приказание.

Томас хотел встать, но Славрос приставил ногу к его груди и опрокинул навзничь:

– Не спеши! Почему бы тебе не сказать мне правду сейчас, чтобы обойтись без кровопускания и криков, когда мои псы примутся за дело?

– Если я не вернусь, то не успеешь оглянуться, как сюда налетит вся полиция Стокгольма в полном составе.

– Ты уверен? – Славрос покачал головой.

Тут возвратился Михаил с двумя питбулями, которые так и рвались с цепи. Из пасти у них выступала пена, а желтые глаза бешено сверкали на оскаленных черно-пегих мордах. Славрос принял из рук Михаила железные цепочки, на которых он вел собак, и подтолкнул их к Томасу. Они тотчас же нацелились хватать его за лицо. Томас попытался бежать, но люди Славроса преградили ему дорогу.

– Они могут ободрать человеку лицо за двадцать секунд. Быстрее, чем пираньи.

Славрос немного отпустил цепь. Томас почувствовал, как собачьи челюсти сомкнулись на его голени. Этот пес держал его сзади, второй, оскалив зубы, старался достать лицо. Томас заслонился локтем, и пес вцепился ему в кисть. Славрос натянул цепь, и собаки, ворча, отпустили добычу.

– Даю тебе последний шанс, датский полицейский. Зачем тебе девка?

Томас зажал рукой прокушенную кисть, из которой лилась кровь:

– Вернуть ее домой, черт побери. Вернуть ее матери.

– Звучит благородно. Но это такое же вранье, как и все твои россказни. Для чего ее надо вернуть в Данию? Какое там на нее дело?

– Нет там никакого дела.

– Ну что ты мне вкручиваешь! Я знаю все про Данию. Вы уже много лет гоняетесь за Каминским. Это имеет к нему отношение? Или ко мне?

– Нет. Я обещал передать Маше весточку, вот и все. Передать ей эту открытку. – Он кивнул на открытку, которую бросил на землю Михаил.

Славрос наклонился и поднял открытку. Поглядев на картинку с котятами, он перевернул ее. Прочитав текст на обороте, смял открытку в комок:

– Все это очень трогательно. Но это не меняет сути, а она в том, что ты полицейский. Перестань твердить, что на меня не заведено дело. – С этими словами он отбросил открытку.

– Я этого и не говорю, – сказал Томас, крякнув от боли. – Я уверен, что на тебя заведена целая куча дел и тут, в Швеции, и в Дании, и по всей Европе. Я уверен, что во многих полицейских кругах тебя мечтают засадить, но ко мне это не имеет отношения. У меня отпуск, и единственное, чего я хочу, – это повидать девушку и передать ей весточку от матери. После этого я уезжаю.

– У тебя отпуск? Почему?

– В связи с пережитым стрессом. Впрочем, не все ли это равно! – Томас махнул рукой, собаки залаяли.

– Вроде бы ты не похож на неврастеника. Так почему?

– Не твое дело! – отрезал Томас и отвернулся.

– Если хочешь сохранить в целости лицо, отвечай!

Томас взглянул на Славроса, затем на собак и сплюнул кровью – на этот раз главным образом в знак презрения.

– Ты действительно желаешь это знать?

– Еще как!

– О’кей. Потому что какой-то отморозок из той же несчастной страны, из которой явился ты, залез в мою квартиру, когда я был на дежурстве, и убил мою жену. Вот почему.

– Вы поймали его?

– Нет. Эта дрянь до сих пор гуляет на свободе. Доволен?

Славрос посмотрел на Томаса сверху вниз, рука, в которой он держал собачью цепь, напряглась. Затем он захохотал:

– Впервые слышу такую трогательную историю, но на этот раз ты, по крайней мере, говорил правду. Видно, Бог тебя не очень любит.

Хохоча, он передал цепь Михаилу, и тот увел собак.

– Так могу я повидать Машу? – спросил Томас, поднимаясь с земли.

– Нет.

– Почему?

– Потому что я так сказал и потому что ее тут больше нет.

– Ты знаешь, где она?

Он мотнул головой:

– Нет, девушки тут подолгу не задерживаются.

– И у тебя нет никаких предположений, где она может быть?

– Никаких. Лучше забудь ее. Здоровее будешь. Вали отсюда, пока можешь, и не суйся сюда больше, датчанин!

– Слышал, что сказал Славрос? – раздался сзади голос, и кто-то так поддал ему в спину, что Томас пулей вылетел со двора.

Услышав в коридоре шаги, Маша плотно завернулась в одеяло. Это была ее единственная защита, потому что она была брошена на его милость. На милость того, кто выбрал ее очередной жертвой.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Славрос с Михаилом и Кемалем. Только что собаки Славроса лаяли, как бешеные, и Маша гадала, на кого они напали на этот раз. Наверняка какой-нибудь пьянчужка. Славрос разозлился, и псы порвали беднягу.

Славрос поморщился и заткнул нос:

– Черт знает что! Неужели тут никогда не прибирают? Вонь прямо как из отхожего места!

Кемаль пожал плечами:

– Клиенты не обращают внимания.

Славрос встал над Машиной койкой и поглядел на нее сверху.

– На вид она уже полумертвая, – произнес у него за спиной Михаил.

– Дышит еще. Она превратилась в обузу. Слишком много знает.

– Могу избавиться от нее, если хочешь, – предложил Михаил. – Собаки еще не кормлены, а в лесу найдется место, чтобы закопать то, что от нее останется.

– А о Гиене ты не подумал? Забывчив ты больно, Михаил!

– Надоел мне этот психопат, лучше бы и от него избавиться.

– Лучше? – Славрос покачал головой. – Уж чему-чему, а этому меня мои собаки научили: никогда не кусай руку, которая тебя кормит. – Он наклонил голову набок и напряг шейные мускулы. – А если речь о Гиене, то руку, которая тебя защищает. Когда он обещал вернуться?

– Когда у нее кончится ломка, – ответил Кемаль. – Он что-то плел про какой-то процесс. Я не понял, о чем речь.

– Творческий процесс, балда. Это мешало бы творческому процессу. Наш приятель – художник. – Славрос так пнул ногой койку, что Маша подскочила. – Не прошла у тебя ломка? Ну, что молчишь?

Она ничего не ответила, только взглянула на него исподлобья.

– Она совсем доходяга. Позвони ему и скажи, что можно ее забирать. Глаза б мои на нее не смотрели.

После их ухода Маша достала спрятанную под матрасом записную книжку. Она поводила карандашом по стене, чтобы немного подточить кончик. Грифель раскрошился, от него оставался только жалкий огрызок. Ну и ладно, подумала Маша, много ли ей еще писать! Да и времени осталось всего ничего. Скоро Гиена выставит ее на свалке, как выставлял там других девушек. Но хотя бы тело ее найдут люди. Об этом расскажут в «Новостях», и кому-то станет известна ее судьба. Может быть, для мамы даже такой исход лучше, чем полная неизвестность.