Инна Бачинская - Ритуал прощения врага

— Подожди, Ши-Бон, ты сказал, что Кира собирается продать бизнес и уехать. В прошлом году бизнес попытался купить Речицкий… может, это мотив? — спросил адвокат.

— Пытался, даже дважды, но… уверен. Вряд ли. Понимаешь, Плотников ходил по грани, и рано или поздно…

— Таких, как он, сотни, — перебил его адвокат. — Сексуально озабоченный садист и пьяница… это еще ни чем не говорит! Семьдесят процентов мужчин бьют жен, это статистика.

— Согласен, не говорит, но только до поры до времени. Пока ничего не случилось. А если случилось, то садизм вполне может оказаться причиной.

— Ну, в общем, да, пожалуй, — не мог не согласиться адвокат. — И что теперь?

— Ты же понимаешь, что никаких разыскных действий я проводить не могу. Мне иногда говорят больше, чем оперативникам, но установить алиби, проверить показания, опросить соседей, не говоря уже об обыске… — Шибаев вспомнил сумочку Ильинской и махнул рукой, — незаконном, если повезет, сам понимаешь!

Кира Плотникова сидела на скамейке в парке, Володя в красной курточке — рядом на траве, сосредоточенно рассматривая мертвую красно-черную бабочку. Кира читала книгу, поминутно взглядывая на сына. Была она по своему обыкновению в черном.

На скамейку рядом с ней сел мужчина и сказал негромко:

— Добрый день, Кира! Как ваши дела?

Она, вздрогнув, повернулась к нему. Смотрела недоуменно и настороженно. Был это мужчина лет примерно тридцати с небольшим, с серьезным лицом, худощавый, в синей-желтой клетчатой рубашке и джинсах.

— Вы меня не помните? Мы познакомились на кладбище…

— Ах, да! — выдохнула она. — Помню, конечно, помню.

— Это ваш сын? — Мужчина кивнул на ребенка.

— Да, Володенька.

— Славный мальчик. Сколько ему?

— Два годика. А вы… я помню, вы сказали, что… — Она запнулась.

— У нас не было детей, мы с женой прожили вместе девять лет… Она умерла полгода назад. Рак.

— Горе какое… — вздохнула Кира.

— Горе, — согласился мужчина.

Некоторое время они сидели молча. Мальчик застыл как изваяние, рассматривая мертвую бабочку, а они оба, в свою очередь, смотрели на него.

— Володя! — позвал мужчина. Тот не прореагировал. — Володечка! — позвал он громче.

— Сын не ответит, — сказала тихо Кира. — Он… нездоров.

Мужчина кивнул. Они снова помолчали.

— Нам пора, — сказала Плотникова нерешительно.

— Кира… а хотите мороженого? У входа в парк киоск. Хотите? И Володечке! Горло не заболит?

— Нет, он у меня закаленный. Но… наверное, не надо, нам пора.

— Эскимо с орехами будете? Сидите, я сейчас! — Он поднялся и поспешил по аллее к выходу из парка, где стоял синий киоск с петушками на коньке покатой крыши. Кира проводила его взглядом и осталась сидеть — нерешительная, озадаченная. Она вдруг поймала себя на мысли, что не хочет уходить. Ей казалось, что она угадала в чужом человеке мягкость, какой никогда не встречала в мужчинах. Игорек не считается — он ей вроде брата. Тут же она вспыхнула, вспомнив, как он поцеловал ее — в его поцелуе не было ничего братского. Но Игорь — это Игорь, она не воспринимает его как мужчину. После пяти лет супружества единственными чувствами, которые вызывал у нее противоположный пол, были опасение и неуверенность. И еще отвращение. Чужой человек опасения не вызывал, и она вдруг остро пожалела, что на ней черное платье — нужно было надеть белый костюм… Она вспомнила о смерти мужа и внезапно осознала, что ее черное монашеское платье вовсе не траур, а привычная одежда. Она все время в черном! А белый костюм, любимый, — юбка-клеш и жакет с большими перламутровыми пуговицами, ненадеванный уже несколько лет, сиротливо висящий в шкафу, — скорее всего, давно вышел из моды. Она вдруг уставилась с болезненным любопытством на двух молодых женщин, проходивших мимо. Они громко смеялись и были одеты… потрясающе красиво!

Кира почувствовала неловкость, даже стыд за свой монашеский вид, бледное ненакрашенное лицо… Ей пришло в голову, что она давно перестала смотреться в зеркало. Смерть Севочки, болезнь Володи… отношения с мужем — все это сделало ее жизнь беспросветной. Она смотрела вслед нарядным женщинам, и вдруг предчувствие перемен захлестнуло ее! Она осознала, что свободна! Свободна, независима и богата! Любимый белый костюм вышел из моды и остался в прошлом? Пока она отсутствовала, мода ушла вперед. Не беда! Она может себе позволить… два, три, десять таких костюмов! Завтра же! Сегодня! И никто никогда не посмеет сказать, что она уродина, непутевая, с дурной кровью! Никто больше не будет ее мучить! Никто не посмеет отнять у нее Володечку! Она почувствовала такой прилив счастья, что рассмеялась громко. Получалось, что смерть Коли была правильной! Мысль эта испугала ее — она даже оглянулась, не слышит ли кто, — но испугалась лишь на секунду. Дверь клетки распахнулась, и она нерешительно вышла на свет…

— Володечка, мы свободны! — сказала она сыну. — Слышишь, маленький? Мы свободны!

Она, улыбаясь, наблюдала за их новым знакомым, который спешил к ним по аллее — в руках он держал яркие упаковки мороженого. Он протянул ей одну, она кивнула благодарно, взяла. Он опустился на корточки рядом с малышом:

— Володечка, угощайся! — Развернул упаковку. Мальчик сидел, безучастный ко всему. На мужчину он даже не взглянул…

Они ели мороженное, подтаявшее, оно капало на рубашку мужчины, и он попытался стряхнуть его, но только размазал, и Кира невольно рассмеялась. Он посмотрел на нее и тоже рассмеялся. Давно ей не было так легко и беззаботно. Она предложила:

— Идемте, я застираю, мы живем недалеко.

— Ну, что вы, неудобно, — сказал он.

— Пятна останутся, жалко. У вас красивая рубашка.

Рубашка была самая обыкновенная, в сине-желтую клетку, но Кире хотелось сказать ему что-нибудь приятное.

— Правда? — Он, казалось, обрадовался, улыбнулся. — Я сам выбрал.

Они доели мороженое, и Кира поднялась. Мужчина взял на руки мальчика — она взглянула обеспокоенно, готовая броситься, отнять, защитить сына, но новый знакомый держал его так бережно, что она промолчала. Мальчик смотрел все так же безучастно. Они не торопясь пошли из парка. Она почувствовала, как отпускает напряжение, и даже осмелилась скользнуть краем глаза по магазинным витринам. Оказалось, там полно нарядных манекенов в красивой одежде, и Кира дала себе слово прийти сюда… завтра же! Она испытывала странное полузабытое чувство праздника и ожидания… как в детстве под Новый год, когда знаешь, что будет елка, Дед Мороз и подарки, и впереди еще много хорошего! Она бросала быстрые короткие взгляды на спутника, шагающего рядом, ощущая, как растут в ней любопытство и ожидание — спроси, чего — она затруднилась бы ответить. Ожидание хорошего! Плотников был здоровым амбалом с пудовыми кулаками, с налитыми кровью бешеными глазами: он впадал в ярость при малейших признаках неповиновения — как она боялась его в этом состоянии! В ней все замирало и сжималось… А этот — она снова бросила быстрый взгляд на спутника, — невысокий, худощавый, и голос у него мягкий, спокойный, неторопливый, ему около тридцати, прикинула она, он добрый — вон как бережно несет Володечку, а ведь говорят, что мужчины боятся детей…