Андрей Константинов - Решальщики. Развал/схождение

— Знаешь, Виктор, как это говорится: «Живу хуже, чем все, но лучше, чем некоторые», — печально улыбнулась старая знакомая.

— В общих чертах понятно… Ты Федора когда последний раз видела?

— Недели три назад. Улучила момент, когда его молодуха на Кипре загорала.

— И как он? Я что-то в последнее время категорически не могу до него дозвониться, — пояснил Виктор Альбертович и, вздохнув, добавил: — Да и побаиваюсь, если честно.

— Да я и сама… Знаешь, Виктор, дело ведь не в том, что Федор меня бросил ради… ради этой…

— А в чем же?

— В том, что за последние полтора года он превратился в полную развалину.

— Думаешь, кабы остался с тобой, болезнь не стала бы столь быстро прогрессировать?

— Не знаю, — грустно покачала головой Анастасия Владимировна — сухощавая, миниатюрная женщина лет пятидесяти, со следами былой красоты на неулыбчивом усталом лице. — Просто у меня такое чувство, что, когда он сошелся с Ольгой, его… словно бы сглазили.

— Что-что? Как ты сказала?

— Сглазили.

— Зная тебя столько лет, уверен, что по крайней мере это всяко не твоих рук дело, — сделал неуклюжую попытку пошутить Брюнет.

Которого в свете последних событий упоминание очередного случая «сглаза» предсказуемо напрягло.

— Нет, не моих. Напротив, я до сих пор вспоминаю только самое хорошее: и про Федора, и про наши отношения… — По щекам Глинской непроизвольно потекли тоненькие струйки слез. — Все-таки почти двадцать пять лет вместе прожили. Жаль, не дал нам бог детей. Иначе — кто знает, как оно могло…

Виктор Альбертович дружески приобнял женщину за плечи:

— Перестань, Настя. Не надо.

— Да-да. Извини…

— Скажи, а когда примерно у Федора всё это дело началось?

— Месяцев через пять после того, как она… как она вселилась в наш дом. Но поначалу все еще было не столь критично: ну аппетит пропал, ну бессонница, болячки старые повылезали… В нашем возрасте это вполне естественно.

— Это точно. Я и сам в последнее время чувствую себя отвратительно. Особенно по утрам. И особенно в районе спины и, прости за такую интимную подробность, седалища.

— Но потом — все хуже и хуже. Когда я последний раз к нему приехала, просто не узнала: худющий, кожа желтая, глаза ввалились, самостоятельно даже сидеть не в состоянии, не то что подняться. Я ему говорю: «Федор! Как же так? А что врачи? Если наши ничего не могут поделать, может, тебя куда-нибудь в Европу свозить-показать?»

— А он?

— Отмахнулся. Мол, поздно уже показывать. Дескать, все едино — не жилец, так чего напрасно суетиться?

— Может, у него по деньгам сейчас сложно? — предположил Брюнет. — Я в курсе, что после кризиса у него бизнес ощутимо просел. Правда, до меня доходили слухи, что Федор контрольный пакет продавать вознамерился чуть ли не скандинавам каким-то. Ты случайно не в курсе за это?

— Нет, про его нынешний бизнес я ничего не знаю.

— В общем, предлагал я ему ссуду. Причем, на весьма приемлемых условиях. Но Федор наотрез отказался. Гордый.

— Да. Он — гордый… А вот она…

— …а она — стерва конченая, — убежденно докончил Виктор Альбертович. — Слушай, Настя, а как ты в квартиру попала? Если Федор, как говоришь, уже не ходячий?

— Мне Лариса Васильевна открыла, домработница наша. Помнишь?

— Прекрасно помню, душевная была тетка. Погоди! Так Ольга что, не выгнала ее?

— А зачем? — печально отозвалась Глинская. — Где ты, Витя, сейчас найдешь такое золото? Да еще за такие смешные деньги. Это как в классической барской усадьбе: хозяева меняются, слуги остаются. Хотя… Что касается персонально Ларисы — она не слуга. Она — друг, преданный друг…

Санкт-Петербург, 29 октября, сб.

Когда лучшая подруга узнала, что Наталья ушла от Наровлянского, не прожив с ним и двух месяцев, то, компенсируя небогатый внутренний запас непечатных выражений, выразительно покрутила пальцем у виска. Когда же несколько дней назад выяснилось, что вдобавок Натаха еще и вернулась к своему бывшему мужику (он же — бывший опер), — почти всерьез озаботилась психическим здоровьем подруги. Ибо человек, а вернее будет сказать — женщина, находясь в уме здравом, ни за что не поменяет солидное, обеспеченное, во всех отношениях положительное «шило» на грубое, пьющее, с позором вычищенное с полицейской службы «мыло».

Впрочем, в данной ситуации «не нашлось, блин, слов» не только у подруги. Сама Наталья также оказалась не в состоянии рационально объяснить (даже хотя бы и самой себе) собственных мотивов, эмоций и устремлений. Разве что инстинктивно, на подсознательном уровне как бы окончательно и как бы бесповоротно понять, что Петрухин — единственный мужчина, с которым ей по-настоящему комфортно двигаться по жизни. Причем «двигаться» — и через радости, и через невзгоды, и через «как фишка ляжет».

Кабы Наталья и в самом деле обратилась к психологу (здесь — к психологу толковому, разумеется), тот без особого труда смог бы подковырнуть и вскрыть сей «ларчик». Ведь внешне сложные, казалось бы, вещи на деле чаще всего имеют самое простое объяснение. Вот так и здесь всё было предельно просто. А именно: с некоторых пор Наталье всего лишь… разонравилась однообразная размеренная жизнь.

Годы, проведенные с Петрухиным, отравили ее организм, превратив в своего рода «адреналиновую наркоманку». Потому что, как есть такая профессия — «опер», равно так же существует и другая — «жена опера». И те и другие, проживая день за днем, испытывают массу эмоций, стрессов, непредсказуемых и невероятных приключений. И со временем уже не могут без всего этого обходиться. Будучи не способными подзаряжаться от «спокойствия», они питаются исключительно классическим «покой нам только снится».

Да, имел место быть в жизни Натальи момент, когда она вдруг взялась целенаправленно мечтать о том, что ее идеальный мужчина станет ежедневно возвращаться домой к 19:00. Причем трезвый, с букетом и с «чего изволишь, родная?». И, как ни странно, в самом начале года эта ее мечта неожиданно материализовалась в лице Наровлянского.

Казалось бы — вот они: счастье и домашние тапочки. Однако на поверку сказка о принце на белом коне быстро обернулась «чернушным ужастиком». Нет, с позиций краткосрочного отпуска жизнь с Сережей, безусловно, была по-своему замечательной. Вот только, как выяснилось, жизнь не может быть вечным отпуском.

Буквально через месяц сосуществования на одном пространстве с Наровлянским Наталью охватила тоска лютая, причины которой она тщательно искала, но — не находила. «Как же так? — искренне недоумевала она. — Я ведь так ждала, так хотела именно этого?!»

Постепенно Наталью стали утомлять и раздражать и букеты, и возвращения к 19:00, и ежечасная готовность исполнять любой каприз. Психотипу «оперская жена» мучительно не хватало… былых банальностей. Включая такие неэкзотические, как, например, «банальный скандал». Вот только естественных причин скандалить не сыскивалось. И тогда в какой-то момент она начала срываться просто так. Однажды взяла да и шарахнула об пол чайник с кипятком. Вроде как малость полегчало. Правда, приошпаренный Наровлянский стал поглядывать на нее как-то… хм… косо.