Андрей Константинов - Решальщики. Движуха

— За «ай да» — да, согласен, — как бы скромно отозвался Виктор Альбертович. — Но вот если кто и настоящий «сукин сын», так это наш Ван Ваныч.

— Так мы сейчас что? Прямиком к нему или?

— Или. С этим мудилой грешным завтра и плотно разбираться станем. А сейчас давай-ка, Борисыч, рули на Загородный. К Шепитько, в «Альфонс».

— Даже так?! С удовольствием! Потому как пожрать и в самом деле не помешает. Да и накатить тоже. Отметить, так сказать, твои боевые заслуги.

— Само собой — и накатим, и пожрем. Вот только для начала пообщаемся с нашим общим знакомым.

— Это с каким из них?

— А с тем самым, которому Алиханов после стрельбы и отхода должен был отзвониться с отчетом о проделанной работе.

— О как! Нас ожидает встреча с самим господином Файзуллиным?

— Нет, Борисыч. Нас ожидает встреча с самим господином Бажановым.

— Ерш твою! — удивлению Петрухина не было предела. — Такой, значится, расклад?

— Такой.

— А почему ты, Виктор, считаешь, что после всего случившегося он примет твое предложение и явится в «Альфонс»? — спросил Купцов.

— А Паша уже там. Минут двадцать как. Аккурат к нашему приезду дозревает. В холодильнике.

— ГДЕ? — исторгли слаженно-хоровое решальщики.

— В ресторанной подсобке, в холодильнике, — пояснил Брюнет. — Помните историю с героем-любовником и сабелькой? Геша ведь тогда на полном серьезе собирался этого… как бишь его?..

— Русакова?

— Да-да, Русакова, выложить на мороз. Знаете, был такой нацистский доктор? Зигмунд… черт, забыл фамилию… но не Фрейд, точно… Он на заключенных изучал воздействие низких температур на человеческий организм.

— Витя! С каждый минутой ты удивляешь меня всё больше. Сперва своим лихим гусарством, теперь вот — эрудицией.

— Спасибо, я вас тоже люблю. Так вот, наш ресторатор, в качестве хобби, увлекается схожей темой. Периодически занимаясь перевоспитанием разных моральных уродов.

— Жуть какая, — поморщился Петрухин. — Кстати, а каким образом Тимофеича удалось… хмм… заманить? В холодильник?

— После того как мы с Владом прокачали стрелка, я позвонил бригадиру «наружки» «квадриганов», которая все это время продолжала отстаиваться у отеля. Ребята аккуратненько зашли в номер и вывели из него нашего друга. Не пришлось даже пользоваться автотранспортом — там ведь неспешным пешочком минут пять-семь, не больше. Короче, свезло.

— Кому как. Бажанову, мнится, не вполне.

— Не знаю как вам, но лично мне на его везение накласть с высокой колокольни.

— Тоже позиция, — согласно вздохнул Петрухин.

А вот Леонид ничего не сказал, а, отвернувшись, уставился в оконное стекло, за которым сейчас пролетали редкие встречные машины и частые дождевые капли.

Санкт-Петербург, 3 октября, пн.

В общей сложности Дмитрий отсутствовал минут двадцать. А когда возвратился в ВИП-кабинетик практически безлюдной в эту ночную пору ресторации, застал приятеля практически в той же самой позе. За это время к обильно выставленным закускам Купцов практически не притронулся, но зато успел почти полностью опустошить содержимое запотевшего графинчика и скурить с полпачки петрухинских сигарет.

— Оппаньки! Ты чего, снова развязал?

— С вами не только развяжешь, с вами… — остаток фразы Леонид скомкал и поинтересовался: — Уже закончили?

— Да нет, там у них все еще только начинается. Но за саму интригу я все понял, а всякие мелкие подробности уже не так интересны. К тому же там реально холодно. Брюнету Шепитько хотя бы ватничек выдал, а я вот окончательно задубел минут через пять после захода, — Дмитрий вылил остатки из графинчика в хрустальный стакан, залпом выпил и внимательно всмотрелся в коллегу: — Алё, инспектор!

— Я!

— Ты чего такой? Словно пыльным мешком стебанутый?

— Да вот размышляю.

— И о чем же? Если не секрет?

— Думаю, а хорошо ли мы поступили? С Бажановым?

— Лёнька-сын в кабак пришел, и спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо?

— Смешно, — грустно качнул головой Купцов. — Нет, конечно, подонок Павел Тимофеевич редкостный. Но ведь мы-то с тобой, очень хочется верить, не такие?

— Ни фигасе ты выдал!.. Погоди, а как бы ты предложил с ним поступить? Как бы персонально ты, Купчина, взялся его колоть? Методом увещеваний, зачитывания Псалтыря и взывания к ошмёткам совести, так, что ли? — отчего-то заволновался/завелся Дмитрий. — Вот только у нас нет на это времени. Равно как прокурорских «корочек».

— Не знаю. Но всё равно… как-то… как-то пакостно на душе. Словно бы я Бажанову и таким как он — если и не уподобился, но где-то очень близко, почти по грани прошел.

Петрухин неожиданно посерьезнел.

Раскурил сигарету. Помолчал.

А потом ответил:

— Есть такое дело, дружище. А, думаешь, почему так?

— И почему же?

— Знаешь, чем хороший человек отличается от плохого? Тем, что в светлом человеке минимум 51 процент доброго, а в темном — 51 процент дурного. И вот эта бизнес-конструкция «50 % + 1 акция» и решает, кто мы такие. Вот такой, друг мой, не самый веселый расклад… О! — вспомнилось вдруг Петрухину. — Совсем забыл! Мне же Шалимыч звонил.

— Вот и с Генкой неудобно получилось.

— «Да подождите вы, святой отец!» [34] Здесь — крылатая киноцитата из советского т/ф «Принц и нищий». — теряя терпение, скривился Дмитрий. — Короче: наш терзаемый угрызениями совести майор дозвонился до приемного покоя Николаевской больницы. Жив, оказывается, курилка-Кирилка. Ранения очень серьезные, но живучий гаденыш оказался. Так что Геша сейчас весь при счастье.

— Здесь я его очень хорошо понимаю, — согласился Купцов. — Кстати, вот и в ситуации с Гордеевым тоже…

— Что «тоже»?

— Я не стал пока задавать Брюнету этот вопрос. Но, судя по его рассказу, у них с Владом имелась возможность свинтить Алиханова, не доводя дело до стрельбы. Однако Виктор, похоже, предпочел, чтобы тот сперва завалил Кирилла.

— Очень может быть, — подтвердил Петрухин. — И, скорее всего, так оно и было. Но в данном случае это выбор самого Брюнета. И кто мы такие, чтобы его осуждать за это? То — полномочия, не побоюсь этого слова, Господа Бога. Ежели, конечно, таковой в самом деле существует… А вообще, господин Купцов, довольно странно слышать именно от вас такие речи.

— Это почему?

— А потому, что Гордей, если ты вдруг подзабыл, нанес тяжкие физические увечья твоей возлюбленной. Так, на минуточку. А вполне мог и вовсе лишить жизни. И до кучи оставить ребенка сиротой… Разве в данном конкретном случае тебя не переполняет чувство справедливой мести?

— Не знаю, Димка. Не знаю…

— Та-ак. Всё, хорош! — Петрухин решительно поднялся. — Сейчас мы закажем еще один пузырек, а лучше — сразу два и наконец-то по-человечески поедим и выпьем. И перестанем забивать себе головы всякой хренью. Ибо с таким, как у тебя сейчас, настроем мы, брат, далеко не уедем.