Ричард Старк - В колыбели с голодной крысой

В душе у меня кипел гнев, инстинктивный гнев жертвы, гнев крепостного, чью жену увели в замок, гнев раба, чьего ребенка продали с аукциона другому хозяину, беспомощный немой гнев, который, как мне было ясно, я не осмелюсь проявить. Я сел на стол и курил, кляня себя и презирая за то, что не приспособлен к жизни в этих чертовых джунглях.

Не знаю, как долго я так просидел. Я докурил свою третью сигарету, когда пришли они, но думаю, что я курил чаще чем две в час. Я не носил часов, потому что еще полтора года назад в них лопнула пружина.

"Они" - это пожилой полицейский, Джерри и третий человек, который был с ними в мотеле, плюс еще один в штатском, которого я до этого не видел. В руках у него был блокнот для стенографирования и карандаш, и он сразу же уселся на стул в углу комнаты. Пожилой полицейский подошел к столу и приказал:

- Встать.

Я повиновался.

- Выбросить сигарету! - продолжал он все тем же суровым тоном. - Туда! - И указал на напольную пепельницу. - И подобрать эти окурки с пола! У себя дома вы не стали бы бросать окурки на пол.

У меня на языке вертелся резкий ответ, но я сдержался и сделал все, что мне было ведено. Пожилой полицейский расположился в кресле за столом. Вид у него был недовольный и мрачный. Он сказал:

- Положите свой бумажник на стол и сядьте. - И он жестом указал на стул возле стола.

И снова я сделал все, как мне было сказано. Я сидел на стуле, Джерри и остальные стояли справа от меня, привалившись к стене, а я наблюдал, как пожилой роется в моем бумажнике.

- Пол Стендиш, - сказал он. Стенографист принялся писать. - Зачетная книжка студента Монекийского колледжа. Вы там учились?

- И до сих пор учусь, - уточнил я.

- Тогда что вы тут делаете?

- В Монекийском колледже мы полгода учимся, а полгода занимаемся практической работой по специальности.

- Какова ваша специализация?

- Экономика.

- М-м-м. Где ваш воинский билет?

- Я уже отслужил в армии. Три года.

- Вы были добровольцем?

- Совершенно верно.

- Наверное, вы слишком часто проявляете добрую волю. - Он закрыл мой бумажник и кинул его мне. Он упал на пол, и я встал, поднял его и убрал в карман.

- Когда-нибудь прежде попадали в переделку? - спросил он.

- Нет, сэр, - сказал я. Я не собирался говорить "сэр", но это произошло непроизвольно. Я мысленно дал себе зарок не допускать подобных ляпов.

- Отлично. - Он повернулся в кресле и сказал:

- Расскажите нам подробно обо всем, чем вы занимались сегодня. В течение всего дня.

- Я встал около восьми. Мы поехали в закусочную "Сити Лайн" позавтракать около половины десятого. Потом мы ездили по городу, наверное до половины второго или двух. Потом мы поехали навестить мистера Чарлза Гамильтона, но его не оказалось дома. Мы побеседовали с его женой и договорились, что мистер Гамильтон заедет к нам в мотель около семи вечера, поэтому мы вернулись в мотель и стали его ждать.

- Когда вы приехали в мотель?

- Точно не могу сказать. Наверное, что-нибудь в половине третьего, может, раньше.

- И все время оставались там?

- Около пяти я сходил за гамбургерами и кофе на обед.

- Как долго вы отсутствовали?

- Может быть, пятнадцать минут.

- А ваш партнер, этот Килли, он был в номере, когда вы вернулись?

- Да.

- Выходил ли он куда-нибудь в течение всего этого времени?

- Нет, потому что он ждал прихода мистера Гамильтона.

- Откуда вы знаете Гамильтона?

- Я его не знаю.

- Откуда Килли его знает?

- Он его тоже не знает. Мы просто...

- Откуда вы знаете, что он его не знает?

- Ну, мы просто...

- Как долго вы знакомы с Килли?

- Всего пару дней.

- Значит, он мог быть знаком с Гамильтоном годы, а вам об этом ничего не известно.

- Он бы упомянул об этом.

- Вы уверены?

- Ну, конечно, я уверен.

- М-м-м. О чем вы хотели говорить с Гамильтоном? Я колебался. Враждебность полиции по отношению к нам можно объяснить только нашей причастностью к АСИТПКР. Эти люди не знают, какой я студент, какой ветеран, какой сын, какой человек вообще; они знают только, что я служащий АСИТПКР. Поэтому я не знал, что можно, а чего не следует мне рассказывать, а потому ответил расплывчато:

- О профсоюзных делах.

- О каких профсоюзных делах?

- Послушайте! - Я взглянул на тех двух у стены. У них был скучающий вид, и они даже не смотрели в мою сторону. И я сказал:

- Послушайте, зачем вы задаете мне все эти вопросы? Вы считаете, что я...

- Я задаю вопросы, - оборвал он меня. - Вы отвечаете.

- Нет, - сказал я.

Он удивленно вскинул бровь:

- Что вы хотите сказать этим "нет"?

- Идите вы все к чертям! - сказал я. Не потому, что такую модель поведения мне подсказали учебники или лекции, а потому, что даже младенец может попасть пальцем в глаз крысе. Что может сделать крыса хуже того, что задумала?

Он разозлился.

- Следи за своими словами, мальчишка, - сказал он. Я сложил руки на груди и стал смотреть в окно.

- Ну-ка, послушай, - сказал он, - я обходился с тобой по-доброму, но могу и проявить крутость, так что смотри, все зависит от тебя.

- По-доброму? Этот ваш негодяй разорвал мне чемодан, истоптал одежду и сломал пишущую машинку моего друга. И вы называете это добрым отношением? Вы арестовали меня без каких-либо оснований и заперли здесь...

- Я не арестовывал тебя, - сказал он.

- Хорошо. Я пошел домой. - Я поднялся с места.

- Садись. Тебя привезли сюда для допроса. Я стоял, глядя на него в упор:

- По какому поводу?

- Сначала сядь, - сказал он.

- Черта с два! Я...

Кто-то больно схватил меня за плечо и толкнул на стул. Я оглянулся и увидел Джерри. Он, ухмыляясь, смотрел на меня сверху вниз, и у меня непроизвольно сжались кулаки.

- Ты ведь не хочешь схватиться со мной, дружище?

- Прочь руки от меня.

- Ладно, Джерри, - сказал пожилой полицейский. Джерри отпустил меня и снова привалился к стене. Пожилой сказал мне:

- Лучше умерь свой пыл, парень. Ты можешь схлопотать большие неприятности.

- Простите, - сказал я. - Я просто к такому не привык. В городе, где я вырос, полицейские были порядочными людьми.

Он ударил ладонью по столу.

- Думай, что говоришь! Никто не просил тебя и твоего хитрожопого друга приезжать сюда и провоцировать неприятности...

- Какие неприятности? Мы немного поездили по городу и поговорили всего с одной женщиной, чей муж просил нас приехать сюда. Так о каких неприятностях вы говорите?

Но он снова взял себя в руки.

- О том промежутке времени, когда ты выходил за гамбургерами и кофе, сказал он. - Ты сказал, во сколько ты ушел?

- Точно не знаю. Около пяти часов.

- А во сколько вернулся?

- Я полагаю, через четверть часа. Я отсутствовал не более пятнадцати минут.

- Точно ты не знаешь, сколько именно?

- Нет.

- Но в то же время ты точно знаешь, что это заняло пятнадцать минут.