Алексей Макеев - Та еще семейка

Утирая ладонью окровавленный рот, мужчина, выскочивший из ванной комнаты, стал пинать полицейского:

— Кончать мента! Кончать гада!

— Ни к чему, — тяжело переводя дыхание, сказала Сабло. Она поставила бронзовую вазу на подсервантник. — Ищи веревку, нужно руки ему связать. Нет, стой-ка, у него наручники должны быть. Сумеешь надеть?

Они перевернули неподвижное тело. Повозившись, мужчина завел руки старшего лейтенанта за спину и звякнул наручниками.

— Все, бери сумки. Уходим. Из-за тебя, дурака, задержались, дождались опера. А если бы он был не один и со стволом? — Юлия Сабло торопливо застегнула короткую песцовую шубу. Мужчина напялил пальто, ушанку, взялся за ручки обеих сумок.

— Замочить бы подлюгу… Чуть челюсть не сломал, гад… У него ключи от машины, угоним?

— Машина наверняка служебная. Не будем вязаться, — остановила его злобные намерения девушка. — Лишние пять лет сидеть хочешь? А если что, они за своего на зоне удавят. Потом объявят родственникам, что повесился.

— Пускай сперва поймают!

Вышли. Оглядываясь, заперли дверь. Спустились по лестнице. Оказавшись во дворе, молниеносно растворились в ноябрьской промозглой тьме.

Гороховский и Минаков нашли и задержали бомжа Суханова по подозрению в убийстве своей сожительницы Гули Кармановой. Сержант Селимов очень удивлялся: «Что за имя такое? Гуля! Почему — Гуля? Вот у нас в школе полиции двое учились. У одного фамилия Мухин, а у другого Немухин. Еще учился Антадзе, грузин российский, так он даже в ярость приходил: «Что за люди! Один — Мухын, второй — Нэ Мухын… Зачем? Нарочно! Чтобы всех путать!» Опера смеялись, хотя смеяться было нечему. Погибла несчастная, опустившаяся, еще не старая женщина.

— Мотивы-то какие? — жуя хлеб с колбасой и запивая пивом прямо из горлышка, спросил сослуживцев Маслаченко. — Деньги не поделили? Выпивку?

— Скажешь… — ехидно фыркнул старлей Гороховский, тоже державший в жилистом кулаке бутылку пива. — Убийство совершено из-за ревности.

— Ну да! — не поверил капитан. — Она, говорят, на человека-то не похожа. Так… пресмыкающееся неизвестного вида по Брэму.

— А он-то лучше, что ли? Грязный, вонючий, заросший. Не то бармалей, не то леший… А вот… любовь… ревность…

— Люди есть люди, — задумчиво сказал старший сержант Минаков, скуластый, в форме с надраенными пуговицами. Он ел булку с изюмом и прихлебывал из пластмассового стаканчика кофе.

— Паша пивко-то не уважает. Образцово-показательный мент, — подшучивая, похвалил приятеля Гороховский.

— Не в том дело, — серьезно проговорил Минаков, с сожалением поглядывая на пенистый, всем любезный напиток. — Горло у меня дерет чего-то, надо пить теплое. Не затемпературить бы.

— И кто же соперник? — вернулся к «бомжовому» убийству Маслаченко.

— Один из той же компании, Григорий Гутержиков. Ну, этот ничего еще, поприличней. Интеллигента из себя строит, пряника ломает. Взяли его, говорю: «Давай колись». А он плечами жмет: «Я-то где виноват? Это Суханов, дурак, взбесился от белой горячки, будто Гулька в меня влюбилась…» Ей-богу, цирк на Цветном бульваре… Да, кстати, Андрей, тебя по телефону дама разыскивала. Говорит, по поводу Слепакова и какого-то клуба… Еще будет звонить.

— Иду. — Маслаченко торопливо допил пиво и поспешил из магазинчика, находившегося рядом с полицейским управлением, в свою комнату. Снял длинное пальто, шарф и берет. Только присел к столу, звонок. Тихий женский голос осторожно попросил:

— Капитана Маслаченко, пожалуйста. Будьте любезны.

— Маслаченко слушает.

— Это беспокоит бывшая сотрудница Всеволода Васильевича Слепакова. Покойного… — Она остановилась, очевидно, обдумывая последующие фразы.

— Да, вас слушают, — нетерпеливо сказал Маслаченко.

— В ночь, перед тем как… перед самоубийством я возила Всеволода Васильевича в Барыбино, на своей машине… — Она опять остановилась и вздохнула.

— Да, да, я вас внимательно слушаю.

— Там с ним… я вам потом расскажу подробно.

— Вы можете приехать в управление милиции в Строгино? Знаете, где это?

— Я знаю. Но сын не разрешает мне ехать.

— Почему? — невольно рассердившись, спросил капитан.

— Он опасается, что меня выследят люди из Барыбино, из феминистского клуба.

— Почему он так считает?

— Когда мы ехали после похорон Всеволода Васильевича, нас преследовали неизвестные на сером «Шевроле». Сыну с трудом удалось оторваться и… Мы от них еле избавились.

— Вы думаете, что злоумышленники организуют постоянный пост наблюдения, чтобы вас похитить?

— Сын за меня боится.

— Хорошо. Где бы вы могли со мной встретиться?

— Завтра, часов в пять, около метро «Чертановская». Или, если вас устроит, приезжайте прямо к нам на квартиру. Моя фамилия Ряузова. Нина Филипповна Ряузова. Запишите, пожалуйста, адрес.

Попрощавшись с Ряузовой, Маслаченко собрался закончить отчет по поводу убийства бездомной Гули Кармановой. Следовало затем составить свое мнение относительно рыбного магазина Агабабова и спихнуть все это в отдел, занимающийся непосредственно ограблениями.

Задрынькал внутренний телефон. В трубке прозвучал взволнованный голос майора Полимеева:

— Андрей, быстро ко мне.

Понимая, что случилась крупная неприятность, Маслаченко заторопился и уже три минуты спустя входил в кабинет начальника. Там уже расхаживал вдоль стены Сидорин с особенно раздраженным выражением на усталой физиономии.

— Ах, стерва блатная! Я сразу почувствовал тогда еще, в Склифе, когда она от Слепаковой меня оттерла и выперла из палаты… — каким-то рычащим голосом высказывался взбешенный Сидорин. — Опытным операм надо давать право: почуял что-то серьезное, в наручники и на допрос. К трубе прицепил и по почкам гладкой доской, чтобы синяков не осталось… — вдруг капитан посмотрел ледяным взглядом куда-то в сторону.

— Хватит болтать, Сидорин! — гаркнул хмурый Полимеев. — Прекрати истерику!

— А что, я не прав? Взять бы вчера по интуиции эту сестру милосердия, и Слепакова бы сейчас показания ценные выкладывала… И Сашка бы не валялся с проломанной головой…

— Что с Рытьковым? — испугавшись, спросил Маслаченко; он начинал догадываться, отчего все находившиеся в кабинете начальника взвинчены. — Жив?

Всунувшись в дверь, дежурный по управлению старлей Блазнин подобострастно спросил:

— Разрешите, товарищ майор?

— Жив, — мрачно сказал Сидорин.

— Да что теперь-то… — Не отвечая Блазнину, Полимеев достал нервным движением сигарету, щелкнул зажигалкой, пустил струей дым. — Рытькова нашли на квартире Сабло без сознания, с разбитым затылком, в его же браслетах… Вот что значит расхлябанность, несоблюдение правил при задержании… Вот что происходит при глупой, понимаешь ли, самоуверенности… Ах, к девушке поехал! Полюбезничать, поговорить, пошутить… Как это? А? Это оперативная работа! И почему он поехал один? Что за детский сад?