Алексей Макеев - Фабрика отклонений

Потом отчаявшиеся боевики решили добить хотя бы раненого русского, который лежал с окровавленной головой. Они хотели вынудить спецназовца на необдуманные действия, спровоцировать его на то, чтобы он кинулся спасать своего товарища.

Тайсон так и сделал. Он просто обязан был броситься на выручку. Этот порыв был неосознанным. За долгие годы службы в него с кровью и потом вошло правило защищать во что бы то ни стало своего товарища, напарника. А Шило сейчас попал в беду.

Потом все кончилось. Боевики кинулись из села. Они решили, что федералов очень много, что их группу просто выследили и решили уничтожить. Вот и хорошо, что бандиты так подумали, иначе…

Тайсон вдруг осознал, что стрельба закончилась, что по коммуникатору вот уже несколько секунд его кто-то вызывает. Это был Садчиков.

Потом капитан с перевязанной рукой и головой в сопровождении двоих бойцов вошел во двор. Он посмотрел на Шило, который сидел у стены, весь бледный, но счастливый, и прижимал к разбитой голове ватный тампон.

Тайсон стоял посреди двора, все еще с ножом в руке. Вокруг, в самых разных позах, лежали четверо мертвых боевиков. Один с простреленной грудью. Трое были искромсаны так, что представляли собой месиво из лохмотьев одежды и мяса.

Руки Тайсона тоже были по локоть в крови, хотя порезов на нем оказалось всего два или три. Да и те небольшие.

– Ну ты и психанул, Тайсон! – заявил кто-то из спецназовцев. – Кто-то из них сказал тебе что-то не то?

– Заберите Шило и перевяжите его! – строго приказал капитан.

Когда спецназовцы ушли, придерживая под руки Шило, командир подошел к Тайсону, посмотрел ему в глаза и спросил:

– Что с тобой, сержант?

– Все нормально, товарищ капитан, – глядя на трупы, ответил Тайсон. – Работал так, как учили. Они чуть Шило не прирезали. Я еле успел.

– Давай-ка сядем. – Баюкая раненую руку и морщась от боли, капитан опустился на кирпичи, приглашая сержанта устроиться рядом. – Ты помнишь хоть что-то из того, что здесь произошло?

Тайсон вопросительно посмотрел на командира и ответил:

– Помню, конечно. Дрались мы. Точнее, я против двоих. Справился, как видите. – Сержант поднял нож перед собой лезвием вниз и отпустил.

Нож упал и легко со стуком вошел в землю. Только теперь парень увидел свои руки и грудь, забрызганные чужой кровью.

– А третий? – капитан кивнул на другой изуродованный труп.

– Этот? – Тайсон нахмурился, как будто припоминал что-то. – Он был ранен, я его очередью зацепил. Потом, когда я с этими разделался, бандит за автомат схватился. Ну… вот.

– Иди к реке, – поднимаясь, сказал капитан. – Вымойся. Сполосни одежду, как уж сможешь. Не надо перед молодежью этим бравировать.

Но главный разговор произошел только вечером. Тайсон пришел по вызову в медпункт, где капитан Садчиков ждал отправки в госпиталь. Теперь сержант предстал перед ним в чистом обмундировании, с отмытыми руками и лицом.

Правда, выражение этого лица за день не изменилось. Была в нем какая-то отрешенность.

– Сядь, – приказал капитан. – Вот теперь и расскажи мне, что с тобой происходит. День ты думал, переваривал, теперь можешь мне сказать.

Тайсон заговорил, пусть и не сразу. Он рассказал, как прошел все три стадии солдата на войне. Первую, когда было страшно. Недолго, всего три или четыре месяца.

Потом парень привык, и у него появилось бесшабашное ощущение. Какой-то пофигизм. В него стреляли, он отвечал тем же, грузил и отправлял раненых и мертвых товарищей. Много чего было.

А месяц назад навалилась третья, последняя, стадия. Он вдруг снова стал бояться. До окончания службы по контракту оставалось чуть больше месяца, и ему стало страшно. Почему? Наверное, потому, что устал служить, захотел мирной жизни без крови, криков раненых и умирающих, без стрельбы и постоянных опасностей.

Сержант принял решение, что этот срок контракта был у него последний, и стал бояться. Он не хотел погибнуть, настроился на мирную жизнь.

Тайсон долго молчал, а потом поднял тоскливые глаза на командира, и тот увидел в них какую-то затаенную надежду, что-то живое. Оно боялось умереть, хотело жить, имело какую-то цель, очень глубокую и… больную.

Это понимание поразило офицера до глубины души. Оказывается, у сержанта нашлась мать. Когда-то он попал в интернат, остался без родителей.

Когда он стал взрослым, ему рассказали, что его подобрали на улице, грязного и голодного. Органы социальной защиты отправили его в интернат и очень долго пытались найти родителей, хотя бы свидетелей того, как ребенок остался один, кто его бросил на улице.

А все оказалось очень простым. Были у него отец и мать. Только папаша сильно пил и становился невменяемым, когда надирался. Жили они не расписанные, а в гражданском браке.

Все произошло во время поездки к родственникам отца в деревню. Он, сильно пьяный, на какой-то станции вышел за очередной бутылкой. Мать с сыном за руку выскочила следом, чтобы вернуть мужа, уговорить. Он ударил ее по голове.

Когда она упала и ударилась головой о ступени вагона, он мгновенно со страху протрезвел. Мужик схватил сына на руки и рванул незнамо куда, долго плутал, вышел к какому-то поселку. А потом он, наверное, бросил сына и сбежал от всех, в том числе и от себя самого. Больше его никто не видел и о нем не слышал.

Мать после черепно-мозговой травмы на какое-то время потеряла память. Придя в себя, она несколько лет искала следы сына и наконец-то нашла.

Теперь они должны были встретиться. Ему передали запрос с описанием всей ситуации, и он должен был принять решение. Ведь всегда оставался шанс, что это не его мать, что налицо лишь совпадение обстоятельств.

Но решить проблему просто. Надо всего лишь сделать анализ ДНК, и все станет ясно.

– Только я уже принял решение, товарищ капитан. Никаких анализов ДНК я делать не буду. Пусть она думает, что я ее сын. Я буду знать, что она моя мать, несмотря ни на что. Никаких проверок!..

– Что ж, тебе решать. Может, верно думаешь или же нет. Не могу я судить. Ты мне лучше расскажи, что у тебя в душе было, когда ты тех боевиков искромсал. Ведь в этом не было особой необходимости, да? Особенно с последним. Сорвался?

– Не знаю. Не хочу вас пугать, товарищ капитан, потому что я потом сам испугался. Столько во мне вдруг ненависти оказалось, осатанел буквально. Это когда они к Шилу кинулись. Парень неопытный, необстрелянный еще, вроде как на моем попечении. Да и валяется без сознания. А они его сейчас, как свинью, зарежут. Жалко стало до боли. Ведь не было у них особой нужды его добивать. Вот я и разошелся. Только вы не подумайте, что я в этот момент удовольствие испытывал. Нет… это как удовлетворение от победы, от того, что я оказался сильнее, один положил четверых. Да и ненависть, конечно. Беззащитного человека не ударить, не обидеть, а убить! Подумайте, жизни лишить! Злость меня одолела до такой степени, что вот это и получилось.