Анна Князева - Роман без последней страницы

– А я уже поверила в то, что совсем не нужна тебе.

Он погладил ее по щеке и поцеловал в голову.

– Об этом даже не думай. Я очень тебя люблю и никому не дам в обиду.

После этих его слов в комнату вошла Эльза Тимофеевна. В такой ранний час она была идеально причесана: волосок к волоску. На ней было платье цвета бордо с белым кружевным воротником и обязательной камеей, скрепляющей оба его конца. С невозмутимой улыбкой она сообщила:

– Доброе утро, чай на столе. Мы с Ниной ждем вас на кухне.

Село Муртук

январь 1948 года

Пришел новый, тысяча девятьсот сорок восьмой год. Близилось Рождество, а вместе с ним свадьба. Сама Манечка не знала, как к этому относиться. Проня ее любил, к Митеньке хорошо относился. Чего еще желать женщине, нагулявшей ребенка?

Сердце ее сжималось, когда говорили, что Митеньку она нагуляла. И сына было жаль, и себя. В такие моменты она вспоминала весеннюю ночь, когда пришла в колхозный коровник теленочка принимать. Зорька три дня как забеспокоилась, оглядывалась на живот, тревожно мычала. Телиться начала только под утро. Манечка приняла теленочка, обтерла ему ноздри и губы, чтобы слизь не попала в легкие, набросала побольше соломы. Когда собралась уходить, прискакал председатель Савицкий.

Зашел в коровник со строгим видом, поговорил про теленка. Потом зажал Манечке рот и в пустом стойле завалил ее на пол. Даже если бы могла, она бы не закричала, потому что знала – вокруг никого нет и на помощь ей никто не придет.

Когда председатель ушел, она поднялась с грязного пола, отряхнула с юбки солому. Посмотрела на теленочка, принесла Зорьке воды. Потом побрела домой.

Тетка Мария Саввична сшила Манечке красивое платье. Ткань, розовый поплин в белый горошек, Проня купил у бандеровцев, как и туфельки – белые лодочки на один размер больше, чем требовалось. Других-то взять было негде.

В туфельки Манечка подложила смятой газетки, чтобы ступня в носок не проваливалась. Надевала платьице и крутилась перед темным, в пятнышках зеркалом, что висело у нее на стене.

Как-то вечером, когда Митенька уже спал, в ее дверь постучали. Решив, что пришел Проня, она открыла не спросив. На пороге стоял красивый высокий русоволосый начальник из области.

– Вам кого? – спросила она, чувствуя, что от страха немеют губы.

– Вас. – Мужчина мял в руках богатую каракулевую папаху. – Меня зовут Эдмонд.

За его спиной в сенях открылась дверь, из нее выглянула соседка-бандеровка.

– Вот она я, – Манечка смотрела на него снизу вверх умоляющим взглядом. – Пожалуйста, не нужно сюда приходить.

– Красивое платье, – Эдмонд не скрывал своего восхищения. – И туфельки такие миленькие.

– Это мне жених, Проня Исаев, купил.

– Замуж выходите?

– На Рождество.

– Стало быть, до свадьбы всего несколько дней осталось? – Мужчина решительно шагнул в комнату и захлопнул за собой дверь.

Манечка отступила и вся сжалась. Он схватил ее и прижал к себе. Склонился, поцеловал в голову.

– Пожалуйста, отпустите меня…

Эдмонд отстранил ее от себя, взял обеими руками за плечи и прошептал:

– Выходи за меня замуж…

Она снова посмотрела на него снизу вверх.

– Пожалуйста, уходите. У меня жених есть, Проня Исаев.

– К черту твоего жениха, – он перешел на «ты». – К черту свадьбу!

– Тише, – прошептала она, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать его на более решительные действия.

– Выйдешь за меня? – Эдмонд напряженно смотрел ей в глаза, ожидая ответа.

Манечка покачала головой:

– У меня есть жених, Проня Исаев. – От страха она зажмурилась. Потом поняла, что ее уже никто не держит за плечи. Дверь хлопнула. Манечка открыла глаза. В комнате никого не было.

Она подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение. Темная коса короной обернута вокруг головы, бледное лицо, огромные голубые глаза. Сказала сама себе:

– Что ж ты делаешь, Манечка…

Утром, как обычно, она поехала на делянку с Проней в санях. На дороге работали девки и пацаны. Пройдет девка, наклонится, срубит бугорок, откинет подальше. Дня три, как начались рождественские морозы. Деревья стояли заснеженные, замерзшие.

Доехали до делянки, Пронин конь покрылся корочкой инея, на ноздрях – две сосульки. Проня очистил иней, снял сосульки и накрыл коня тулупом, чтобы тот не застыл, пока грузят бревна.

Сани грузили все вместе, с помощью Прони. Когда он уехал, на делянку заехал новенький лесовоз. Такие недавно появились в хозяйстве, но их было мало, поэтому все еще возили на конных санях.

За лесовозом шла черная «эмка». Все лесорубки и рубщицы сбежались к машине. Из нее вышел начальник муртукского леспромхоза и еще двое мужчин, одним из них был Эдмонд. Манечка покосилась на него, но работу не бросила, только еще быстрей стала набивать маркировку на бревна.

Начальник леспромхоза собрал вокруг себя баб и устроил совещание. Манечка не пошла, спряталась за бревнами, чтоб не заметили. Там ее и нашел Эдмонд. Присел рядом на корточки и посмотрел виноватым взглядом.

– Напугал тебя?

Она опустила глаза и помотала головой.

– Знаю, что вчера напугал. – Он закурил. – Прости, не хотел. Вторую неделю торчу в этой дыре. Каждый день ищу причину, чтобы не уезжать. Знаешь, из-за кого я все еще здесь?

Манечка промолчала.

– Зна-а-аешь… Из-за тебя тут сижу. – Он не отрываясь смотрел на нее. – Значит, замуж выходишь?

Она кивнула, но глаза поднять не решилась.

– За жениха Проню Исаева… Ты хоть любишь его?

Она промолчала.

– Вот и я говорю, что не любишь. Я это понял, как только увидел тебя рядом с ним. Не любишь ты его. Из жалости выходишь, потому что он любит.

Манечка подняла глаза. Из них текли слезы, замерзали на морозе и прилипали к щекам.

Эдмонд провел рукой по ее лицу.

– Выходи за меня, Манечка. Уедем сегодня же. Обещаю, ты очень скоро полюбишь меня. Я тебе обещаю.

С делянки послышался голос начальника леспромхоза:

– Эдмонд Карлович, где вы?

– Иду!

Он посмотрел на нее отчаянным, долгим взглядом. Потом встал с корточек и широко зашагал к машине.

В этот раз Манечке не хотелось идти на танцы, но Проня уговорил. Митеньку уложили, пошли. В клубе играл патефон и уже танцевало несколько пар, по большей части литовцы.

Опершись на Проню, Манечка сняла валенки (все еще ходила в отцовских, с кожаным задником) и обулась в белые туфли. Платьице в горошек надеть не решилась, а вот туфли взяла до свадьбы, не утерпела. Проня чувствовал себя женихом и очень ею гордился, однако ж в круг никогда не ходил. Скоро он пошел покурить с парнями на улицу. Манечка села на стул. Из дальнего угла зала поднялся мужчина и прямиком направился к ней. Она узнала его, это был Эдмонд.