Сергей Сибирцев - Привратник 'Бездны'

Я совершенно не собирался изливаться в благодарственных эпитетах по поводу убийственного (или убойного) дара, который с некоторой механистической заторможенностью и не без трепетности принял прямо из-под пиджачной подмышки разболтавшегося старика.

Впрочем, за эту ночь, каких только дидактических диктантов не довелось услышать моим многотерпеливым ушам.

Впрочем, изрядная доля не напускной добродетели присутствовала в последнем монологе дарителя:

- Володечка, надеюсь, ты не запамятовал, как обращаться с автоматическим оружием системы товарища Калашникова. Вот эта скобочка предохранитель. Вот сюда перевод в режим одиночной стрельбы, сюда очередями, да, Володечка. А теперь можно и домой к тебе. Ты, считаешь, гаврики все еще на кухне - пельмешки твои фабричные докушивают?

Интересно, - Нил Кондратьич эдак изящно походя, переступил некую межсоседскую черту отчужденности - перешел на "ты". Хотя до последнего времени, я не припомню случая какой-либо фамильярности в наших вполне обыкновенных необязательных отношениях. Вроде как на брудершафт с чекистом выпили...

- Нил Кондратьич, вы никак в бой рветесь... Допускаю, что "гаврики" все еще доедают мои пельмени. Вполне допускаю, что кроме резиновой палки и ножа эти подонки носят при себе кое-что посущественнее... Допускаю, что придется вести огонь, так сказать, на поражение. Допускаю, что слегка потревожим некоторых жильцов, как и стены моей бедной квартиры... Знаете, а ведь совсем рядом, у Цимбалюка...

Не позволив мне закончить, Нил Кондратьич, внезапно по-гусиному протестующе зашипел, перечеркнув желтым указательным крючком свои подсиненные истончившиеся губы. Затем залихватским жестом насадил на свои легкие, отсвечивающие сиреневым дымком, волосы канотье, освободившейся, неожиданно цепкой горстью прихватил меня за полу плаща, и, перебирая пальцами, точно паук-птицелов ловко добрался до верхней пуговицы, которой не оказалось на законном месте.

Я уже подумывал, было отпрянуть от фамильярного заслуженного "птицееда", инстинктивно опасаясь целостности сонной артерии, но костяные уцепистые крючья сами остановили свой жадный бег.

- Ни слова, Владимир! Цимбалюк твой нам не нужен! Ни слова о нем!

Глаза старого чекиста в эти восклицательные мгновения налились такой девичьей неотразимой синью, что я тотчас же поперхнулся, подавившись приготовленной двусмысленной вестью о странной кончине нашего общего соседа.

- Послушайте, уважаемый Нил Кондратьич, дело в том... Знаете что! Откуда вам известно, что творилось у меня дома? Хотя, видимо для вас, заслуженного контрразведчика - это не проблема. Понимаете, эти гады...

-Владимир, - поверьте, я старый атеист, но Бога ради не считайте, что вас окружают исключительно: или дураки законченные, или идейные интеллектуалы! Отнюдь, Володечка! Все в этом мире перемешано. Сегодня он демон, завтра (а то и через минуту) - истинный святой, жертвующий своей жалкой шкуркой. И я, Володечка, и эти глупые мальчишки, которые грязно пытали тебя, - нас не стоит ни ненавидеть, ни любить и, уж тем паче уважать, Володечка. Мальчишек, следует порешить, да. Однако послушайте совета старика. Кончать щенят дома нельзя. Транспортировка трупов и прочие неудобства. Володечка, я знаю! Я вызову щенков на площадку, сюда. Вы поднимитесь выше. Я ребяткам объясню, что уходить следует через чердак. Вы - встречаете ваших добрых приятелей доброй очередью, да. Володечка, не забудьте про контрольные выстрелы в голову.

Только в конце этого абсолютно здравомыслящего монолога, я обратил внимание, что старичок вновь "выкает" моей заторможенной персоне.

Я с некоторой сонной одурью наблюдал за выразительными мимическими мышцами дряблого тонкого лика господина (а когда-то товарища) Бочажникова, с неловкой грацией прижимал к груди автомат, точно юная новоиспеченная мамаша нежданного подкинутого младенца, и не знал чем же закончить этот сугубо интеллигентский пополуночный диспут.

- Нил Кондратьич, а может мне вообще не возвращаться домой. Сегодня, по крайней мере, а? Убивать этих подонков... Брать такой грех на душу... Ради чего, спрашивается? Нил Кондратьич, вы сами-то соображаете, что предлагаете? Вы меня, товарищ Бочажников с кем-то путаете. Вот и Василия Цимбалюка...

Медленно выговаривая фамилию куда-то исчезнувшего соседа, я с запоздалой заторможенностью сообразил, что ее упоминание минуту назад буквально всполошило моего ветхого чекиста, чрезвычайно убежденного в своем праве карать (преступивших некие нормы сожительства) человеческих существ, которые по существу изначально - двуликие Янусы... Я очень поздно спохватился.

Я никак не мог предположить, что в теле низкорослого хлипкого чекиста может до поры до времени искусно дремать психопатная бешеная мощь потревоженного мишки-шатуна...

Пола плаща, за которую по-детски цепко цеплялся сумасшедший сосед, отвалилась от основной части с таким ужасающе раздирающим (мои уши) треском и легкостью, точно я был облачен не в прорезиненную (хотя и поношенную) макинтошную ткань, а в натуральную допотопную промокашку, а если быть точнее (по сравнительному звуку) - в копировальную бумагу...

Вследствие феерического (а возможно профессионального, многажды примененного) рывка, мое новоприобретенное незаконное дите - АКС выскочило из моих дилетантских негреющих объятий и со всего маху угодило одной ножкой - полновесным рожком - прямиком в безукоризненно срезанный лакированный нос правой штиблеты товарища чекиста...

И я полагаю (хотя нижеприведенное признание прилично умаляет мою мужскую еще не очень выболевшую натуру, но факт остается фактом - я спасовал по всем статьям перед преображенным духом дедули), не случись этого непредусмотренного (нештатного) обрушивания стальной "штуковины" на ходовую часть заслуженного пенсионера, быть бы мне (и наверняка не десятой, а возможно и не последней) жертвой, покалеченной, контуженной, исцарапанной, - короче, донельзя ущербной, униженной и физически и морально, если бы вообще остался натурально живой.

В синих воронках глаз Нила Кондратьича отчетливо промелькнула вечно белозубая мадам с косою...

7. Искусительница

Отскочив от подвывающего на одной выразительно дискантной ноте соседа, скрючившегося прямо на пороге, с задранной отбитой ногою, которую он жалобливо баюкал, я обратил внимание на чрезмерную легкость раскроенного плаща.

Объяснение странной облегченности одежды отыскалось можно сказать само собой, после того как я вознамерился подобрать оторванную полу, которая сразу же дернула мою руку вниз, точно ткань за время пребывания на холодных плитках площадки успела приморозиться к ним.

Отделенную полу оттягивал мешковатый внутренний карман, отягощенный подзабытым револьвером системы "наган".