Сергей Сибирцев - Привратник 'Бездны'

Оказывается, убивать (по-настоящему, собственной напрочь обезоруженной рукой!) немифических и не сновидческих сожителей - это такая тяжкая, неэстетическая и неблагодарная для души работа, после которой открывается дверь в совершенно иную действительность, в которую нужно снова вживаться, осваиваться в ней, осознавая себя убийцей, грешником...

Лично для меня вхождение в следующую жизнь началось весьма буднично, прозаично, - мне предстояло каким-то образом освободиться от стальных наручных украшений, один зацеп которого держал меня на постоянной рабской привязи...

Я все еще хватал ртом спертый, пропитый, пропитанный потовыми и прочими духовитыми испражнениями, воздух подземельного затвора, ворочал еще теплую влажно тяжеленную тушу стражника-жлоба, пытаясь одной, онемевшей от переусердственных усилий, рукой отыскать ключи-отмычки...

И ворочая эту груду отменных мышц, костей и прочей остывающей булькающей полостной требухи, я кажется, впервые принял к сведению, что жизнь человеческая, крепится, удерживается, в сущности, на таких хрупких подставах-козлах, сковырнуть, порушить которые, оказывается при надлежащем (сверхотчаянном) желании способна любая человеческая же воля...

Самое главное, что требуется в подобных нечеловеческих экспериментах, - это ни в коем случае не анализировать исход опыта, не заглядывать в гипотетическое будущее, не загадывать вообще и в частных деталях. Потому что все, что прочила перспектива едва задуманного поединка, абсолютно было не в пользу сумасшедшего измордованного и физически и как еще угодно индивидуалиста, некогда возмечтавшего о холостяцкой элементарной передышке...

Если бы полчаса назад, я хотя бы на гран усомнился в успехе нафантазированного боевого беспредельного мероприятия, я бы уже не одну минуту вдыхал миазмы параши, благополучно надрюченной на мой отчаянный "бубен"...

Безусловно, все, что я сумел сотворить со своим супротивником, я сотни раз прокручивал в воспаленных мозгах и наяву на корточках, привалившись спиною к осыпающейся дряхлой каменной кладке, и в сновидческом бреду, из которого мечтал однажды вообще не выбраться...

Но, выбравшись из сновидческого монстра-кошмара, - в котором я невообразимым образом, одолевал, побеждал неких тварей в человеческом обаятельном, обходительном, очаровательном образе, - я попадал уже в совершенно иную человеческую действительность, которая (я начинал в это верить уже твердо, осознанно) есть все тот же бессмысленно (или, все-таки умышленно) длящийся болезненный сон...

А в предыдущих сновидениях я учился подавлять самый древний, самый ежедневный, и самый же подлый инстинкт - инстинкт жизни.

Оказалось, что этот атавистический инстинкт во многих случаях мешает именно выживать, - выживать достойно, и не в качестве холопа, раба или даже нанятого угодливого лакея...

Инстинкт жизни, - это, в сущности, одна из немногих обременительных пошлых человеческих привычек.

А быть в подчинении у некой мерзкой привычки, - тяга к женщинам, наркотикам, автомобилям, к обильно перченой жратве и прочим земным доступным или малодоступным утехам, - это так не достойно божественной человеческой души, что...

А уж такая застарелая замшелая - рудиментарная - привычка спасать свою шкуру, во что бы то ни стало, при любых обстоятельствах и на любых условиях, - это так не украшает современного цивилизованного обывателя, что просто неудобно за него, который числит себя из рода людского.

Жить нужно достойно, а если жизнь превращается в квазижизнь, то не следует мучить ни себя, не окружающих своим немощным неумелым и занудным присутствием, не стоит и вымаливать жалкую пощаду у более удачливого и сильного, который с легкостью поверг тебя...

А это ведь не он, не противник взял над тобою верхи, - это Создатель, таким образом, распоряжается со своим стадами, животными ли, человеческими ли, не суть важно...

А человеческий род, к вящему сожалению, я полагаю, и самого Создателя, мельчает, деградирует от века к веку все более и более успешно, и оттого с все более изощренной трепетностью холит и лелеет, сей недостойный одушевленной сущности инстинкт - безмерный страх за свою бренную и тлетворную оболочку...

Впрочем, и весьма давнишние, дохристианские вавилонские люди-полубоги, столкнувшись с неизбежной конечностью земного бытия, впадали в ужасную подозрительность, и совершали массу мифологических подвигов и глупостей, чтобы добыть некий чудодейственный со дна морского цветок, владельцу которого якобы даруется вечность...

Но добытый с неимоверными трудностями волшебный глубинно-водный бутон, все равно потом утащит подлая ловкая рептилия...

Это вольный пересказ сакрального сюжета моего бредового сегодняшнего забытья, в котором я обитал в древней, вернее, протоантичной мифологической личине одного славного героического малого...

Этого молодца, то есть, меня звали Гильгамеш.

И в той сновидческой, присыпанной пятитысячелетним прахом, обыденной жизни я был подобен дикому быку, обожал дерзкие приключения, порою забывая о своей скучной пожизненной обязанности-должности: правитель города Урук.

После нелепой гибели своего закадычного друга Энкиду, я, молодой царь, впервые в жизни осознал и свою бренность и ничтожество...

Обнаружив в своей бесстрашной сущности неведомый ранее позорный человеческий инстинкт жизни, я, молодой прославленный герой решил оставить свою родину город-Урук, которым, вопреки наветам чванливой и наушничающей (богам) знати, вполне прилично правил, несмотря на свою неугомонность и вполне понятное юношеское высокомерие, - все-таки моя мать была из рода богов, и звали ее Ауруру.

Я, бедный Гильгамеш, терзаемый подлым инстинктом, бросил горожан, в сущности, на произвол судьбы, и отправился на поиски некоего загадочного человека - Утнапишти, который по преданию являлся единственным земным существом заполучившим от бессмертных богов вечную земную юдоль...

И пройдя множество испытаний, одолев множество не мифологических преград, я предстал пред очами вожделенного дальнего Утнапишти:

... - Я скитался долго, обошел все страны, я взбирался на трудные горы, через все моря я переправлялся, сладким сном не утолял свои очи, мучил себя непрерывным бденьем, плоть свою я наполнял тоскою, не дойдя до хозяйки богов, сносил я одежду, убивал я медведей, гиен, львов, барсов и тигров, оленей и серн и тварь степную, ел их мясо, их шкурой ублажал свое тело...

В общем, сто раз подтвердив на деле свою славную героическую полубожественную сущность, пройдя все мыслимые и немыслимые тесты на выживаемость, - и в итоге, что же я имею честь лицезреть перед собою?!

- ... Гляжу на тебя, Утнапишти, не чуден ты ростом - таков, как и я, ты, и сам ты не чуден - таков, как и я, ты. Не страшно мне с тобою сразиться. Отдыхая, и ты на спину ложишься - скажи, как ты, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем?