Евгений Сухов - Убойный репортаж

– Но…

– Без но! Возьмешь Сан Саныча и наш «Рено» и отправишься. Захвати паспорт. На вахте она оставит заявку на пропуск. Придешь, покажешь паспорт, и тебе выпишут пропуск. Все понял?

– Да, шеф, – ответил я.

– Тогда на сегодня все.

– Пока, – попрощался я и потопал домой.

Ничего не происходит просто так. И случайностей в жизни не бывает, поскольку, если что-либо совершается: событие, встреча или просто мимолетный разговор – стало быть, это должно было произойти в силу каких-то значимых причин. То, чего с вами не должно случиться, не случается. Если вам суждено быть повешенным, то вы не утонете. Даже если сильно постараетесь. И никак не иначе. Например, веревка порвется или крюк отвалится, или соседка за солью зайдет. А коли что-то «должно» произойти, то какая уж тут может быть случайность?

Разве случайно мне повстречалась Ирина? Причем в месте, где я совершенно не ожидал ее встретить: на конференции, закончившейся убийством главного докладчика. Словом, вывод напрашивался один: кто-то предопределил нам эту встречу. А стало быть, завязавшееся знакомство нуждается в продолжении. Негоже обижать того, кто дергает за веревочки, и не обращать внимания на его знаки. Не то в одно прекрасное утро (или, скорее всего, наоборот) он обидится и перестанет помогать вам…

Я поужинал, улегся на диван и набрал номер ее телефона. Трубка ответила не сразу: она гудела-гудела-гудела и, когда я, уже отчаявшись, собрался нажать «отбой», заговорила девичьим торопливым голоском:

– Слушаю?

– Привет, – сказал я. – Как дела?

– Привет, – ответила Ирина. – Нормально.

– Ты, наверное, занята… Я тогда позже позвоню.

– Позже я уже лягу спать.

– Позже – не в смысле сегодня, – сказал я. – Потом. Как-нибудь…

– Я не занята, – не сразу ответила Ирина.

– Хорошо… Ну, как дела? – произнес я и почувствовал, как у меня краснеют уши (неужели больше не о чем было спросить?).

– Ты уже спрашивал меня, как у меня дела… – серьезно ответила Ирина.

– И что ты ответила? – предпринял я попытку пошутить. – Знаешь, мы, старики, страшные склеротики.

– Я ответила: нормально.

– Я так, без повода позвонил, – признался я. – Просто.

– А-а, – протянула Ирина.

– Ладно, извини, если отвлек от дел. Пока…

– Пока, – не сразу ответила она и положила трубку.

Настроение испортилось напрочь. Вот черт! Язык у меня обычно работает как помело: чепуху всякую могу молоть часами, а тут вдруг сделался тяжелым и неповоротливым, как бревно на ленинском субботнике. И на кой черт я ей сегодня позвонил? С какой целью? Выставился перед ней полным придурком…

Чем больше я сожалел об этом звонке, тем сквернее становилось у меня на душе. Скоро эта моя мелкая глупость выросла до несусветных масштабов, словно беда, которую уже никак нельзя поправить. Не думать совсем я не мог. И чем больше думал, тем сильнее расстраивался. В общем, накрутил я себя по максимуму. Как мелкий чиновник Иван Дмитриевич Червяков из рассказа Чехова, чихнувший в театре и обрызгавший слюной лысину генерала Бризжалова, что сидел впереди. Иван Дмитриевич до того извел себя этим обстоятельством, что, придя домой, лег на диван и помер. Словом, спать я лег крайне недовольным собой. И поэтому, наверное, уснул сразу…

Не знаю, кто как, а я просыпаюсь по утрам с твердым намерением если не перевернуть мир, то хотя бы как-то его продвинуть. Вот и сегодня, несмотря на вчерашний конфуз с этим телефонным звонком Ирине, я проснулся бодрым и веселым. «Веселым» – это так, к слову. Скорее проснулся я, переполненный энергией и готовый действовать. Программа, которую задумал шеф, обещала быть весьма интересной, и это во многом, если не во всем, зависело от меня.

После нашумевшего в Москве цикла передач под общим названием «Кто убил Санина?» и, правда, надлежало держать марку канала на должной высоте. А иначе, если опустить планку хотя бы на чуток, а потом еще настолько же, то нас попросту перестанут смотреть, и придет телекомпании «Авокадо» полный кирдык, как выражаются на родине незабвенного поэта Габдельджаббара Кандалого.

Сан Саныч заехал за мной в половине десятого. А ведь мне назначено было прибыть в НИИ неврологии имени А. Я. Божевникова к одиннадцати. С ума сойти: тратить на дорогу, которую можно проехать в двадцать минут, полтора часа! И это для Москвы еще по-божески…

Доехали без приключений, простояв в пробке всего-то минут сорок.

На проходной для меня был выписан пропуск. Я взял его и, спросив, как найти экспериментальную лабораторию отдела исследований мозга, отправился на второй этаж.

Что мне понравилось, так это то, что в институте было тихо, как в какой-нибудь клинике. Не было снующих туда-сюда сотрудников с озабоченными лицами, всем своим видом выказывающих чрезвычайную занятость, что по большей части было липой. Когда мне неохота работать, я иногда тоже прибегаю к такому способу отлынивать от поручений: напускаю на себя деловой вид, нахмуриваю брови и быстрым шагом пересекаю опасную территорию рядом с кабинетом шефа, где меня могут перехватить и озадачить каким-либо поручением. Поспешно скрывшись в чьем-либо кабинете, расслабляюсь, принимаю приглашение попить чайку или, что лучше, кофейку и предаюсь ничего не значащим разговорам за жизнь или творчество.

О творчестве я поговорить люблю: штука это интересная, увлекающая и загадочная, поскольку творить – значит создавать то, чего еще не было. А подчас даже из ничего. В нем я могу быть королем и слугой одновременно, все в моей власти! Могу расписать героя, наполнив его белыми или черными красками, а могу просто вычеркнуть за ненадобностью. Творчество – это частица божественного начала, ведь всем известно, кто истинный и главный Творец всего сущего. И любое человеческое творение, будь то роман, живописное полотно или кантата, есть чудесное проявление, переданное человеку с согласия Главного Творца.

Эк куда меня завернуло!

Экспериментальная лаборатория находилась в самом конце длинного коридора: большая двухстворчатая дверь с одной открывающейся половинкой и табличкой на другой половинке, прихожая-коридор, в котором вовсе не пахло химикатами, что привычно для помещений с научным названием «лаборатория». Коридор с простенькой пластиковой вешалкой, на которой висела пара синих сатиновых халатов, заканчивался большой комнатой, напичканной разной аппаратурой. За большой комнатой была еще одна комната, поменьше, с диваном, книжным шкафом, компьютером, несколькими клетками, завешенными с лицевой части опять же синим сатином, и разными схемами и графиками на стенах. Наверное, это был зверинец для подопытных крыс и кабинет одновременно. Ну, или что-то в этом роде… Та самая девица, что ревела после несостоявшейся конференции над трупом Рудольфа Михайловича Фокина, приняла меня в дверях и, извинившись, что не успела спуститься и встретить меня у проходной, проводила как раз в эту вторую комнату. Глаза девицы по-прежнему были заплаканы…