Филлис Джеймс - Череп под кожей

Ужин предполагался праздничный, однако собравшиеся не получили должного удовольствия от еды и великолепных вин. За пышной обстановкой и непринужденной светской беседой чувствовалось напряжение, перераставшее во взаимную неприязнь. Никто, кроме нее и Саймона, обладавших свойственным молодым людям хорошим аппетитом, не отдал должное изысканным блюдам. Юноша украдкой засовывал в рот куски и исподтишка наблюдал за Клариссой, как ребенок, которому впервые позволили ужинать со взрослыми, но в любой момент могли выдворить обратно в детскую. Кларисса в элегантном платье из сине-зеленого шифона, с высоким воротом, начала с того, что принялась дразнить кузину. Ее веселило, что кавалер Роумы, которого ожидали увидеть в числе гостей, не приехал. Эта тема не давала ей покоя.

– Но это так странно с его стороны, дорогая. Ведь это не мы его напугали? Я думала, ты хочешь вывести его в свет. Разве не поэтому ты напросилась на приглашение? Кого же ты стыдишься – нас или его?

Лицо Роумы некрасиво покраснело на фоне платья из ярко-синей тафты.

– В эту субботу к нам в магазин должен наведаться покупатель из Америки. И Колину нужно разобраться с бухгалтерией. Он надеется закончить до понедельника.

– Он работает в выходные? Какое рвение! Но я рада слышать, что у вас наконец появилась хоть какая-то бухгалтерия, с которой нужно разобраться. Поздравляю!

Корделия, увидев, что разговор с Саймоном не клеится, решила отвлечься от гостей и сосредоточиться на еде, а когда напрягла слух в очередной раз, услышала воинственный возглас Роумы. Та обращалась к Эмброузу, который сидел напротив, сжимая вилку как оружие.

– Но вы не можете уклоняться от ответственности за то, что происходит в вашей стране! Нельзя просто сказать, что это вас не касается и даже не интересует!

– Можно. Я не участвовал в заговоре, который привел к обесцениванию национальной валюты, разграблению деревень, осквернению городов, разрушению классических школ и даже пагубным изменениям при служении литургии. Почему я должен ощущать за это личную ответственность?

– Я имела в виду другое – то, что некоторые из нас считают более важным. Распространение фашистских настроений, то, что наше общество становится более жестоким и менее чувствительным, а социальное расслоение усугубляется даже по сравнению с девятнадцатым веком. К тому же появился «Национальный фронт» [22]. Его нельзя игнорировать!

– Можно, так же как «активистов» [23], троцкистов и прочий мусор. Вы удивитесь, узнав, как я умею игнорировать то, что можно игнорировать.

– Но вы ведь не можете перенестись в другой век!

– Могу. Я могу жить в любом веке, в каком пожелаю. Не обязательно выбирать темные времена, как старые, так и новые.

Айво тихо произнес:

– Я благодарен вам за то, что вы не отвергаете достижения цивилизации и современные технологии. Если смерть навестит меня в ближайшие дни и мне потребуется медицинская помощь, чтобы облегчить встречу с ней, надеюсь, вы не станете возражать против использования телефона.

Эмброуз улыбнулся и поднял бокал.

– Если хоть кто-то из вас решит умереть в ближайшие дни, будут предприняты все необходимые меры для того, чтобы облегчить ваш уход.

Повисла короткая и немного неловкая пауза. Корделия посмотрела через стол на Клариссу, но актриса буравила взглядом тарелку. Долю секунды ее пальцы дрожали, потом застыли.

– А что произойдет с раем, когда Адам, утешившись в отсутствие Евы, наконец обратится в прах? – спросила Роума.

– Хорошо бы у него остался сын, который мог бы пойти по стопам отца. Я даже готов признать ценность брака и продолжения рода. Однако сыновья, даже если предположить, что они ведут себя прилично, а процесс их «создания», обманчивый с чисто физиологической точки зрения, не сопряжен с практическими и эмоциональными проблемами, напрочь лишены безответственности. Айво, из всех присутствующих только у вас есть опыт общения с детьми.

– Конечно, неразумно было бы ожидать, что рождение сыновей обеспечит вечную преемственность поколений, – отозвался Айво.

– Как и всего остального, не правда ли? Сын легко может превратить замок в казино, устроить тут поле для гольфа на девять лунок, загадить воздух выхлопами моторных лодок и устраивать по субботам танцевальные вечера для местных жителей за восемь пятьдесят с человека с ужином из трех блюд, вечерней формой одежды и без каких-либо дополнительных развлечений.

Кларисса взглянула на Айво.

– Раз уж зашла речь о детях, что слышно о ваших двоих, Айво? Мэттью так и живет в той дыре в Кенсингтоне?

Корделия увидела, что Айво почти не притронулся к цыпленку и переложил его на край тарелки. И хотя он возил вилкой шпинат по тарелке, в рот ему почти ничего не попадало. Зато он постоянно пил. Графин с красным вином стоял справа от него, Айво снова потянулся к нему и наполнил бокал, который и так был на три четверти полон, но он, похоже, этого не замечал. Через стол он посмотрел на Клариссу, его глаза мерцали в свете свечей.

– Мэттью? Полагаю, он все еще с «Детьми солнца», или как там они себя называют. Поскольку мы не общаемся, точно сказать не могу. Энджел, правда, каждый месяц пишет мне длинные письма, исполненные дочерней любви. Она сообщила, что у меня уже две внучки, но поскольку Энджел и ее муж отказываются ехать в страну, где им, возможно, придется делить стол с негром, а я не желаю делить стол с зятем, то вряд ли я с ними познакомлюсь. Моя бывшая жена, если вам интересно, живет с ними в Йоханнесбурге, который называет Йобургом, и, по слухам, просто очарована страной, климатом, обществом и плавательным бассейном в форме почки.

Кларисса залилась торжествующим звенящим смехом.

– Дорогой, я не просила рассказывать всю вашу семейную историю.

– Разве? – спокойно произнес он. – А я подумал, что именно на это вы и намекали.

За столом наступила тишина, к радости Корделии, продлившаяся до самого конца ужина, если не считать случайного обмена парой фраз между некоторыми из гостей. Потом Мунтер открыл дверь, и женщины последовали за Клариссой в гостиную.

Айво не хотел ни кофе, ни ликера и, прихватив с собой в гостиную графин красного вина и бокал, устроился в кресле между камином и открытой застекленной дверью. Он не желал развлекать гостей весь оставшийся вечер. Ужин прошел достаточно скучно, и он твердо решил напиться тихо, но основательно. Не стоит слишком слушаться докторов. «Оставьте медицину для собак, а меня не трогайте» [24]. Совершенно очевидно, что ему нужно пить больше, а не меньше. А если пить вино такого качества, да еще за счет Эмброуза, то еще лучше. Злость на самого себя за то, что поддался на провокацию Клариссы и разоткровенничался, уже начала проходить под воздействием алкоголя, постепенно уступая место спокойной эйфории. Его мысли стали необычайно ясными, а лица и слова окружающих словно переместились в другое измерение, и он наблюдал за их кривляньями чистым и насмешливым взором, как будто следил за актерами на сцене.