Марина Крамер - Я не ангел

— Варя, успокойся. Давай перестанем жить прошлым. Есть ты, есть я, есть сегодняшний вечер. Мы можем начать все сначала.

Боже мой, да он идиот… «сначала»! С какого еще начала — когда уже была поставлена точка? Им же самим поставлена! Он убил во мне все человеческое, а теперь пытается поливать умершее растение в надежде, что оно зацветет.

Официант принес не бокал, а бутылку — я и не поняла, когда Кирилл успел сделать заказ. Вино лилось в бокал как кровавая струя, и это всколыхнуло неприятные воспоминания, от которых я с таким трудом избавлялась много лет. Неожиданно я расплакалась, чем совершенно ошарашила Мельникова — за все время нашего знакомства он не видел, наверное, ни единой слезинки, упавшей из моих глаз.

— Варя… — Он передвинул стул так, чтобы оказаться рядом со мной, обнял за плечи.

Но я вырвалась:

— Да не трогай ты меня!

— Все! — Он поднял руки вверх, демонстрируя согласие, однако стул на прежнее место не вернул, так и остался сидеть рядом, прикрывая меня от посторонних взглядов, пока я, всхлипывая, вытирала глаза бумажными салфетками. — Варь… ты бы объяснила нормально, без истерик. Вот уж не думал, что когда-то увижу тебя в таком состоянии. Прежде ты не позволяла себе так эмоционировать!

— Прежде я вообще была другая. Но ты вряд ли об этом помнишь.

Я взяла бокал и осушила почти до дна, вытерла губы ладонью — вот бы бабушка увидела, была бы в шоке… Присутствие Мельникова раздражало, но одновременно мне было страшно, что он встанет и уйдет, уйдет точно так же, как ушел тогда, много лет назад, из недорогой пиццерии, где мы сидели после занятий. Ирония судьбы — спустя годы мы снова сидим в итальянском заведении, только оно в разы дороже, без пластиковых тарелок и стаканов, зато с хорошей посудой, белыми салфетками и неплохим вином. И мы уже другие — не наивные второкурсники, которым кажется, что скоро весь мир будет принадлежать им, а взрослые, давно состоявшиеся в жизни и профессии люди с богатым багажом за плечами. Тогда почему я чувствую себя такой маленькой и беззащитной, совсем как тогда? И снова, снова декабрь. Почему все так?

Принесли мой заказ, но я уже не хотела есть, вцепилась в бокал и никак не могла оторвать взгляда от вина. Кровь. Много крови, озеро…

— Варя… — Кирилл легко коснулся кончиками пальцев моей щеки, и я вздрогнула.

— Что, Кира? — совсем как раньше… Никому он не позволял называть себя так, только мне.

— Поела бы. Ну-ка, давай… — Он отрезал кусочек пиццы и поднес вилку к моим губам. Я послушно съела и поняла, что чудовищно голодна на самом деле.

Пицца исчезла за считаные минуты, я почувствовала себя немного лучше и закурила. Мельников все это время молча смотрел на меня, словно боялся пропустить какую-то мелочь, любую деталь, как будто без этого мой портрет будет неполным.

— Может, прогуляемся? — неожиданно предложил он. — Здесь ведь до набережной рукой подать — напрямик через Озерковский. Пойдем?

— Пойдем.

Я не знаю, почему согласилась — наверное, не хотела отпускать его. Но как, когда, в какой момент ненависть к нему, которую я столько лет лелеяла в себе, начала уступать место прежним чувствам? Как вышло, что вместо того, чтобы дать ему пощечину и уйти, я послушно сую руки в рукава шубы, позволяю ему расплатиться за ужин и вывести меня под руку на улицу? Что это? Как вообще подобное возможно? Не знаю. Видимо, старые сильные чувства, как их ни прячь и ни утрамбовывай в душе, все равно вырываются наружу. И даже я не в состоянии совладать с ними.

– Ты только глянь… Наша плывет. С фраером каким-то.

— Не муж?

— Нет, ты что! Муж у нее крупный такой, солидный, а этот сухой, поджарый. Не муж, точно.

— А говорили, что она мужиков в упор не видит.

— Да ну брось ты! Кто говорил? Я, когда ее разрабатывать начал, со счету сбился. Постоянно кто-то есть, дома, наверное, все потолки в бороздах.

— Почему потолки?

— Ну, ты тупой… Муженек рогами бороздит, не гляди, что у них в хате потолки три с лишним в высоту.

— А-а…

— Я бы, кстати, тоже не отказался — она баба видная, интересная. Глаза зеленые.

— Ладно, размечтался… трогай потихоньку, потеряем же.

— Не потеряем, тут негде. Сейчас с набережной в переулок свернут — не пойдут же через Садовое.

— Ты не замерзла? — Кирилл наклонился ко мне, тронул губами щеку. — Может, зайдем в одно местечко?

— В какое?

— Сейчас покажу, только молчи, ладно?

Он увлек меня за собой, и я пошла, не сопротивляясь. Нырнули в подземный переход, вышли на противоположной стороне Садового кольца, прошли немного и оказались около «Красных холмов».

— Ты что же — в гостиницу меня притащил? Дешево, Кира.

— Ну, не так уж дешево, если ты о номерах, — ухмыльнулся он, — но речь не о них. Ты можешь помолчать еще пару минут? Пока в лифте поднимаемся?

Я молчала. Молчала, пока бесконечно долго поднимались куда-то в лифте, молчала, пока Кирилл шептал что-то на ухо мужику в сером костюме, молчала, когда мы вошли в зал со стеклянными стенами. Молчала, когда мэтр провел нас к столику, молчала, когда, сев, увидела под ногами Москву. Это оказалось поистине кошмарное зрелище — я всю жизнь боюсь высоты, а тут, когда под тобой движутся машины, больше похожие на детские игрушки, когда почти рядом летит самолет, я почувствовала себя парализованной. Но, как ни странно, это было не от ужаса. Я вдруг ощутила невероятную свободу — такую, которой у меня никогда прежде не было.

— Ну как? Нравится? — спросил Мельников, усаживаясь напротив.

— Да.

— Что — никогда здесь не была?

— Нет.

— А я люблю сюда приходить. Народу, правда, сегодня многовато, но вид все искупает.

Кирилл небрежным жестом подозвал официантку, взял из ее рук карту-меню:

— Выпьешь что-нибудь?

— Да.

Мне вдруг захотелось напиться до бесчувствия, потому что я прекрасно понимала, что произойдет потом. И я не откажу ему — не смогу отказать. Никого лучше у меня не было. Никогда. И я не хотела лишать себя удовольствия. Но оправдание все равно должно быть. Для себя — потому что больше оправдываться мне не перед кем.

Мы потягивали коктейли и молчали. Я смотрела вниз, где за стеклом по ночной Москве по-прежнему двигались автомобили, а Мельников смотрел на меня. Этот взгляд держал меня в напряжении, я чувствовала себя подопытной мышью в клетке. Я не волновалась по поводу изъянов внешности — их не было, а мелкие морщинки вокруг глаз при таком освещении вообще незаметны, да и не заботило меня это никогда. Все мужчины говорили, что я привлекаю их не внешностью — зачастую некоторые признавались, что наутро не могут вспомнить, как именно я выгляжу. Так что все это ерунда — про внешность. Хотя, возможно, будь я менее ухоженна и миловидна, все-таки было бы иначе. Но Мельников видел меня и без макияжа, так что волноваться не о чем.