Алексей Макеев - Трое обреченных

А Лида отправилась к человеку, который ее когда-то любил. До такой степени любил, что и по сей день не женился. Замкнуло человека. Случается (кошмарная штука — любовь). Отворил дверь, побледнел страшно. В общем, обрадовался. Больше жалел, конечно. Но поклялся памятью живых и мертвых, что сделает для Лиды все возможное и не оставит одну. С его-то помощью и взломала Лида кассетоприемник, извлекла почти не пострадавшую ленту, вставила в адаптер…

А потом всю ночь рыдала в подушку, а Саша Березин активно ее жалел…

На втором часу исповеди, ни шатко ни валко, подобрались к самому главному. Женщина тяжело поднялась, подошла к холодильнику, на котором у Олежки громоздилась древняя видеодвойка, вставила кассету, извлеченную из сумочки. Перемотала фрагмент, включила воспроизведение и удалилась из кухни, закрыв дверь. Где-то в комнате скрипнули диванные пружины.

Максимов недоверчиво уставился на экран.

Листва душистого папоротника частично заслоняет обзор. Но в целом, терпимо. Видна красивая арка, прорезанная в стене, резные кашпо по углам. В комнате — четверо. Звук немного с хрипотцой:

— Че ты паришь нам мозги, сука?.. — Плотный увалень, стоящий у серванта с хрусталем, внезапно резко поворачивается, хватает за грудки растерянного парня. — Это наша партия, урод… Ты кинул нас, как малолеток, Кирюша… Из-за тебя мы теперь никто. Сутки на размышления, понял? По двадцать пять процентов на брата… Не вернешь денег — смотри, не пришлось бы пожалеть… — Толстяк толкает бедолагу на сервант, но парню удается устоять на ногах, он срывает с себя тяжелые клешни, плюет в морду:

— Пошли вы на… тунеядцы! Пристроились на шею, а теперь бабки трясете? А вы хоть палец о палец ударили, чтобы их добыть?

— Че ты гонишь, урод! — взлетает с подоконника жилистый паренек в оранжевой футболке. — А кто твои проблемы с Хакимом улаживал? Память отшибло?

— Двадцать пять на брата… — занудливо вещает увалень, вторично хватая парня за грудки. — Разумеешь нас, Кирюша? Двадцать пять на брата…

— И на сестру двадцать пять, — хихикает чернявая девица, выбираясь из комфортного кресла.

Парень понимает, что финальное внушение воспринимать он будет не умом, а теми местами, где очень больно. Он затравленно вертит головой, наблюдая, как подходят трое. «Не лезь, — скрипит зубами Максимов. — Терпи, и все обойдется». Но трудно изменить сюжет давно отыгранного кино. Гордость давит страх: лицо у парня перекошено, взлетает кулак, и увалень эффектно сгибается пополам. Но красота удара уже не играет роли.

— Гаси его!!! — визжит, брызжа слюной, девица. Бросается шакалья стая, начинается побоище. Уже не внести поправки и изменения. Жилистый задира выворачивает руку, по инерции выброшенную вперед. Деваха в прыжке бросается парню на шею, пытаясь свернуть голову. Он стряхивает ее с себя — деваха звонко рушится на пол.

— Убью, скотина! — Она уже вскакивает, но тут приходит в себя увалень, сбивает жертву с ног, падает на него сверху и начинает методично колотить головой об пол. Кирилл трепыхается. Жилистый и девица задорно пинают его по ребрам.

— А ну, попридержите его! — осеняет девицу. Уносится на кухню и спустя мгновение возвращается с широким кухонным ножом. Максимов отворачивается. Изрядный, как видно, куш достался этим ребятам — и адвоката подкупили, и ментов. Ежу понятно, не могла жена нанести мужу такие многочисленные увечья… Он уже не смотрит, как, сатанея от бешенства, девица наносит удар за ударом. Мат льется, как помои. Меняются ролями: «А теперь ты, толстый… А ну, Коляша, не сачкуй, давай работай…» Жертва вряд ли уже шевелится, а они все бьют… Последние слова, которые выдерживает Максимов: «А теперь, ребята, думаем, что с ним делать… Лидка где, блин? Киндера выгуливает?..»

В этой троице безо всякой экспертизы угадываются старые знакомые. Бурковец, Пантюшин, Млечников… Молодые, наглые. Их еще не мусолила жизнь, не ввергала в пучину банкротства или процветания — они пока еще не отпетые отморозки, но уже прилежно учатся…

Он со злостью выдернул кассету из магнитофона, швырнул на стол. А дальше?

А дальше полутемный коридор, комната, свободная от мебельных излишков. Собеседницу он нашел по светящимся глазам — сидящей на диване. Пристроился напротив — в кресло.

— Дальше будете слушать? — спросила она тихо.

— Буду, — пожал плечами Максимов. — Почему нет?

Исповедь продолжалась. Березин вызвался ей помочь. Сакральный вопрос не давал покоя: за что сидела?! За что Господь отнял у нее мужа, ребенка, лучшие годы жизни? — вспыхнул с новой силой. Не Господь отнял у нее самое дорогое (хотя где был — непонятно), отморозки отняли. Наказать их надо. Но Лида не убийца. Не умеет она убивать. И на роль графини Монте Кристо выдвигаться не готова. Да и что такое убийство? — раз, и нету человека. Разве это наказание? Каким местом он это почувствует? На том свете расскажут? Убийцы должны искупить по полной программе. Жить и горько сожалеть об этом. Но в эффективность правосудия она не верит (и правильно делает: видеозапись не бог весть какое доказательство. Абсурдно, но так). И вот Лида при помощи Березина начинает сбор информации. Во что превратились эти трое за восемь лет? Судьбы разные. Пантюшин разорился, перенес инсульт, жена ушла. Осталась серая личность с однокомнатной «хрущобой», нищим заработком фотографа и стремлением выпить всю водку на свете. Млечников — не единожды битый и прозревший, что крутизна — это не он, — вертится как может, бизнес не фонтан, но как-то умудряется сводить концы с концами. Машка — жестокая, решительная мафиози, подмявшая под себя районные кафе и рестораны. Носится на джипах, имеет ценные знакомства в депутатской среде (умеет подать себя «на балу»), содержит любовника в налоговом ведомстве…

И вот всем троим отправляются копии видеозаписи. Подчищенные, недвусмысленные. По завершении «фильма» измененный мужской голос диктует условия. С Пантюшина требуется тридцать тысяч долларов — примерная стоимость его «хрущобы» (а там — прямая дорога к бомжеванию). С Млечникова — двести тысяч, что в переводе означает явное разорение, продажа имущества и «полный аллес». С Марии Бурковец — два миллиона долларов. От такого удара она не оправится — ослабнет, конкуренты съедят. И торга не ожидается. Не на базаре. Деньги должны быть собраны в субботу 29 мая. В противном случае копии записи с надлежащими комментариями уйдут в полицию и прокуратуру. В случае с Млечниковым копию получит также его непосредственный конкурент, имеющий виды на его магазины и гадающий, как бы взять подешевле, а самого Млечникова куда-нибудь извести; а в случае с Бурковец — злейший враг, «солидный бизнесмен» из соседнего района некто Кувалдин (с погонялом ясно каким). Уж эти господа в случае бездействия органов с радостью сообразят, как распорядиться подарком, — а это самое ужасное для Марии и Млечникова.