Наталья Солнцева - Пассажирка с «Титаника»

Один мужчина привлек внимание Лаврова демонической внешностью. У него были волнистые черные волосы, выразительные черты и высокий лоб. Костюм сидел на нем как влитой. Развернувшись вполоборота, он широкой грудью загораживал свою даму.

– Кто это стоит там, у колонны?

– Где? – вытянула шею Катя. – А! Знаю… господин Красовский. Таинственная личность. Никому доподлинно неизвестно, как он зарабатывает деньги. Иногда занимается биржевыми спекуляциями. Женат. Живет уединенно, закрыто. Что еще?.. Пользуется успехом у женщин, но относится к ним равнодушно. Ко всем, кроме жены. Везде появляется только с ней… либо один. О нем ходят разные слухи.

– Какие?

– Мне не хочется сплетничать.

– Барышня рядом с ним – его жена?

– Да, кажется. Мне не видно. Она намного моложе… красавица, но умом не блещет. Молчунья. Красовскому такая и нужна. Говорят, они обожают друг друга.

Между тем Дора взобралась на эстраду, потеснив музыкантов. Пианист сидел за роялем и с веселым недоумением наблюдал за ней. Скрипач стоял, опустив скрипку и смычок. Лысый паренек с саксофоном попятился.

Генрих выглядел поникшим и бледным. Он смахивал со лба испарину и качался, как пьяный. Дора выставила его на всеобщее обозрение. Никто не понимал, зачем она вытащила жениха на сцену.

– Давай, Дора! Зажги! – кричали ей из-за столиков.

– Музыку! – потребовала она.

Генрих с радостью убежал бы прочь, не держи она его за руку. Он был словно не в себе. Дора, одурманенная абсентом, собиралась раздеться и станцевать с ним брачный танец. Это было в ее духе.

Пианист приготовился. Скрипач потрогал струны смычком, раздалось несколько жалобных звуков. Скрипка постанывала от нетерпения. Лысый поднес мундштук саксофона к губам. Зал стих в преддверии небывалого развлечения. Когда стриптиз показывает девушка из высшего общества, это не то же самое, что танец профессионалок.

– От Доры можно ожидать чего угодно, – обронила Катя. – Не жалеешь, что пришел со мной?

– Нет, – прошептал Лавров.

Генрих побледнел от избытка чувств, он чудом держался на ногах. Дора приподняла подол платья и вызвала этим плотоядный вздох в зале.

– Неужели, ее никто не остановит? – раздалось у Лаврова за спиной. – Она же пьяна!

Он не успел повернуться, потому что в тот же миг скрипач взмахнул смычком, пианист коснулся клавиш, протяжно запел саксофон, Дора начала танец и выпустила руку Генриха. Тот дернулся, будто пронзенный электрическим разрядом, и с грохотом рухнул вниз…

Скрипнула дверь, и в коридоре показался человек, который проводил отбор девушек для своего шоу.

– Много вас еще?

Я вскочила. Меня охватило радостное возбуждение, будто перед Новым годом. К слову, я всего пару раз в жизни получала от Деда Мороза конфеты в нарядной упаковке, и те у меня отбирали братья.

Я низко опустила голову, боясь, что меня прогонят, да еще вдобавок отругают. Но красивые кожаные туфли приблизились и замерли рядом с моими рваными кроссовками.

– Ну, чего испугалась? – строго произнес мужской голос.

Я ничего не смогла выдавить. Губы онемели, язык прилип к нёбу, ладони вспотели, а в горле образовался комок. Я смотрела на туфли и молчала.

– Как тебя зовут? – спросил мужчина. – Не бойся, говори.

По моему нескладному телу прокатилась дрожь. Что это был за голос! Бархатный, с нотками удивления и довольства. Привыкшая к брани и хмельным крикам, я была поражена и очарована.

– Инна! Инна! – раздалось с разных сторон. – Ее зовут Инна!

– Уродина! – вставил кто-то из моих конкуренток.

– Чучело!

– Кто это сказал? – рассердился мужчина.

Собравшиеся в коридоре девчонки притихли. Никто не признался. Мужчина протянул руку и коснулся моего подбородка. По моим щекам текли слезы. Казалось, я разучилась обижаться. Меня столько раз обзывали, оскорбляли и дразнили, что я перестала реагировать. Мне было все равно. Но в этот миг во мне проснулось чувство собственного достоинства.

Мужчина опустил руку, и я мельком увидела перстень на его пальце. Это был черный камень в золотой оправе, совершенно круглый и гладкий. Гораздо позже мне стало известно, что такая огранка называется кабошон.

Перстень заворожил меня. Я чуть не потеряла сознание.

– Что с тобой? – воскликнул мужчина, когда я начала оседать на пол.

Он подхватил меня на руки и понес. В моей голове зашумело, последнее, что я услышала, были фразы:

– Она, наверное, хлебнула для смелости…

– Нанюхалась…

Меня поглотила тьма, прорезываемая странными звуками. В нос ударил резкий неприятный запах.

– Нашатырь подействовал, – произнес кто-то надо мной. – Она пришла в себя.

– Что это было, доктор?

– Глубокий обморок. Вероятно, от голода. Видите, какая она худышка? Кожа и кости. Она из неблагополучной семьи. Мать – горькая пьяница. Ее давно пора лишить родительских прав. У нее на уме только водка.

– Где они живут? Могу я поговорить с ее матерью?

– Не советую. Это конченая алкоголичка. С утра до вечера не просыхает. Вишь, до чего довела девчонку? Я бы таких…

Доктор не договорил и махнул рукой.

– Надо отвезти ее домой, – произнес обладатель перстня.

– Я отвезу, – предложил доктор.

– Спасибо, но я все же хочу взглянуть на ее родню. Я сам отвезу ее.

– Как хотите. Ее братья – наркоманы и бандюги, – добавил доктор. – Мы все перекрестились, когда они уехали из поселка. Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Что-то звякнуло, щелкнуло, и раздались шаги. Это доктор покинул комнату с пыльными шторами. Я лежала на казенном диване и боялась пошевелиться. Меня тошнило, голова кружилась. Не хватало еще вырвать! Мне часто приходилось вытирать блевотину за матерью, и я знала, как это неприятно.

Обладатель перстня опустился на стул и погладил меня по волосам.

– Тебе лучше?

– Да… – выдохнула я. – Я хочу пить…

Через минуту у моих губ оказался граненый стакан, и в рот потекла холодная вода. Она была солоноватая и колючая. Я сделала несколько глотков и закашлялась.

Мужчина приподнял мне голову и вытер мой подбородок.

– Ты еще совсем ребенок…

– Мне… уже четырнадцать.

– Отлично, – одобрил он, словно возраст являлся моей заслугой. – Мы понимаем друг друга. Не так ли?

– Понимаем.

Я отчаянно желала одного: чтобы он увез меня из этого ужасного места навсегда. Чтобы я никогда больше не вернулась в этот отравленный химикатами угасающий поселок, к этой опустившейся женщине, которая считается моей матерью, в это провонявшее табачным дымом и перегаром грязное логово, которое и квартирой-то назвать нельзя. Ночлежка, кишащая тараканами и клопами.