Наталья Солнцева - Пассажирка с «Титаника»

– Ты хочешь сказать, она предвидела развязку?

– В общих чертах.

– Почему – Уну? – удивился Лавров. – Ее звали Инна Валерьевна Усова, пока она не стала Красовской. Это что, кличка, как у ее мужа-киллера?

– Уну – ее сакральное имя, – терпеливо объяснила Глория. – Подсказанное Красовскому маятником. Вероятно, так звали одну из «александрийских Горгон», молодых девушек, которые убивали своих жертв, не прикасаясь к ним.

– Хаса и Тахме – тоже сакральные имена?

– Думаю, да. Только в их случае форма не совпала с содержанием. Едва Красовский убедился в этом, сразу отправил девиц по назначению.

– По-моему, все гораздо проще, – отчего-то рассердился сыщик. – Ему приглянулась самая юная красотка, и он оставил ее себе… обучил убивать взглядом и…

Он щелкнул пальцами в воздухе и замолчал.

– Насколько я поняла из дневника, Дина и Люба сказали правду. Уну вовсе не отличалась красотой. Она была дурнушкой, которая вдруг расцвела и превратилась в прекрасную молодую женщину. Ее «уродство» заключалось не во внешности, а в угрозе смерти, которая исходила от нее. Люди это ощущали на уровне инстинкта и сторонились ее. И потом, как Менат мог научить Уну тому, чего сам не умел?

Глория сидела, удобно устроившись в кресле, и перелистывала тетрадку, исписанную мелким убористым почерком покойной жены Красовского.

Лавров, у которого от этого разговора разболелась голова, места себе не находил.

– Вот послушай: «Я вижу шакалоголовую тень Анубиса на стене, – прочитала она. – Он пришел за мной и Менатом. За нами обоими. Значит, нам осталось совсем немного. Анубис ждет, молчаливый и грозный. О! Я слышу его ледяное дыхание и слабый запах благовоний… Я чувствую приближение смерти. Она подкрадывается к двери, словно молчаливый охотник. Скоро она будет здесь, сладкая, как глоток перебродившего меда… Ее тихие объятия хорошо мне знакомы, и я не боюсь ее. Ведь звезды зажигаются только во мраке ночи!..»

– Романтичная особа эта Красовская, – усмехнулся сыщик. – И муж ей подстать. Сначала приставил мне ствол к голове, а потом сиганул вниз с крыши. Романтика, блин!

– Не кощунствуй.

– Ты знала, чем все закончится?

– Я догадывалась.

– Между прочим, эта прелестная Горгона чуть не убила меня своим жутким взглядом. А потом Красовский чуть не пристрелил.

– «Чуть» – не считается.

– У меня вон… седины прибавилось за ту ночь, – продолжал ворчать сыщик.

– Поэтому ты поехал развлекаться с Катей? Чтобы избавиться от стресса?

– А куда мне было ехать? К тебе?

– Ты правильно сделал, что выбрал Катю. Я – не успокоительная таблетка. Скорее, наоборот.

Лавров схватился за виски и застонал. Глория нарочно мучила его, дразнила и посмеивалась.

– Открывай шампанское, – буднично сказала она. – Отметим твое чудесное спасение.

Он откупорил бутылку и налил немного себе и ей. Вино было ледяное и кисловатое на вкус.

– Если бы Красовский застрелил меня, ты бы заплакала?

– Лучше скажи, что ты узнал насчет Дины и Любы? Их возьмут на работу?

– В кабаре «Клубничка со сливками». Там хорошо платят.

– Держу пари, «чертовки» скоро выйдут замуж, – развеселилась Глория. – Не по любви, зато с выгодой.

– Кто бы сомневался. А Дора? Что с ней будет?

– Она получит известность как художник-депрессионист. Ее мрачные полотна найдут своих поклонников.

– Депрессионизм – это новое течение в искусстве?

– Вроде того.

Сквозь сиреневые шторы в комнату пробивался догорающий закат. На комоде, где раньше стояли часы с амурами, было пусто. Но Лаврову казалось, что он видит их ехидные рожицы и слышит язвительное хихиканье.

– Когда ты уезжаешь в Черный Лог? – спросил он.

– Завтра.

Он не знал, что сказать, и только смотрел, как Глория листает тетрадь, куда Уну записала свою странную историю.

– До сих пор ломаю голову, почему Плутон тогда меня не убил? – признался сыщик. – Почему запер в пещере до утра?

– Вероятно, ты сбил его с толку, обвинив в убийстве певицы и менеджера. Он собирался выяснить, что ты имел в виду.

– Язык мой – друг мой. Хотя Катя мне не поверила, как я ни старался убедить ее, что не имею отношения к самоубийству Красовских.

– А ты-то тут при чем?

– В самом деле! – усмехнулся Роман. – При чем тут я?

Он помолчал, собираясь с мыслями. У него осталось много вопросов, на которые он не надеялся получить вразумительных ответов.

– Кстати, в дневнике написано о «Титанике»… это, правда, про коридор времени и все такое? – все же спросил он.

– Кто-то же шлет сигналы SOS с тонущего корабля? Не секрет, что проходящие мимо суда иногда видят на месте гибели лайнера людей, которые барахтаются в воде и зовут на помощь. Порой они даже спускают шлюпки, чтобы подобрать терпящих бедствие… но те исчезают, словно мираж.

Лавров вспомнил лицо Уну, ее опущенные глаза, бледные щеки и рот, похожий на бутон розы. Прелестные черты уже утратили четкость, словно подернулись лунной дымкой…

– Сожги эту тетрадь, – сказал он Глории. – Прямо сейчас!

Вечером того же дня сыщик отправился в Рудное и осмотрел пепелище, где стоял дом Плутона. Пожар уничтожил все, что могло гореть. Крыша рухнула, стены почернели. У обугленного столба сидела рыжая вислоухая дворняжка.

– Найда! Иди сюда! – позвал Роман, протягивая ей бутерброд с колбасой.

Собака, не веря своему счастью, завиляла хвостом.

– Ешь, – добродушно приговаривал он, глядя, как она уплетает угощение. – Я за тобой. Поедешь жить в деревню, к одной красивой, но жутко вредной женщине. Она тебе понравится…

Между деревьями стоял туман. Верхушки старых елей тонули во мгле, и где-то рядом, невидимый в белесом мареве, потрескивал сучьями, шуршал опавшей хвоей затаившийся враг.

– Ну, где ты там? – с пьяной удалью выкрикнул охотник, вскидывая ружье. – Выходи! Что, молчишь? Молчишь… боишься! Думаешь, тебя пуля не возьмет? Она у меня серебряная! На оборотня!

Тишина, нарушаемая звуками леса, была ему ответом. Туман стоял в голове охотника, тяжелый хмельной угар.

«Они обе исчезли, – думал охотник. – Покинули меня. Сначала одна… потом другая. Они обманули меня! Обещали счастье, неслыханную удачу… восторг и упоение – любовью, властью! Над золотом, над душами людскими… над женщинами! И где это все? Утекло, просочилось между пальцев, как талая водица. Правда, у меня еще кое-что осталось, вернее, кто . Она! Волшебная, милая, сладкая… и недоступная. Она тоже ускользает… Как мне сделать ее своей? Навсегда, навеки? Такую приступом не возьмешь, придется подбираться на мягких лапах… будто таежный князь к желанной добыче!»