Галина Романова - Гнев влюбленной женщины

– Долго ваш брак не продлится, – предрек он, и как в воду смотрел.

Сколько они с Виктором прожили? Лет пять? С трудом наберется, если учесть, что первые два года он постоянно разъезжал по командировкам.

– Хочешь, я его посажу?

Это Герка вчера сказал, когда она в очередной раз расплакалась. Вспомнила, надо же!

– За что?! – удивилась она.

– Был бы человек, дело ему пришьют!

Дело вдруг обнаружилось, но как раз для нее! Вот уж воистину: от сумы да от тюрьмы не зарекайся…

Виктор лежал на больничной койке с перевязанной головой. Глаза были плотно закрыты. Лицо бледное, обветренное, заросшее пятидневной щетиной.

– Вить, Витя! – позвала она негромким голосом.

Оля остановилась в ногах у бывшего мужа, переложила пакет с апельсинами и морковным соком из одной руки в другую. Пакет громко зашуршал. Веки у Вити нервно дернулись и глаза открылись.

– О-о-о, кто пришел… – Его спекшиеся губы поползли вбок, видимо, он пытался улыбнуться. – Посмотри, полюбуйся на дело рук своих. И это… Я не хочу тебя видеть, поняла?! Никогда! Уходи!

Оля вздрогнула, но почти не удивилась. Потому что только час прошел, как она покинула кабинет следователя, где тот задавал ей таки-и-ие вопросы! Она не знала, как на них реагировать, поэтому среагировала закономерно и неучтиво, конечно.

– Вы с ума сошли?! – спросила она, округлив глаза на следователя.

Тот сразу оскорбился, надулся мыльным пузырем, начал крутить гелевую ручку.

– Думайте, гражданочка, что говорите, – попенял он ей.

– Но вы же не думаете, обвиняя меня в организации нападения на моего мужа! – воскликнула она. – Кому только в голову могло прийти такое?!

– Вашему мужу и пришло, – пожал следователь толстыми плечищами. – Вот у меня его заявление, где черным по белому написано, что вследствие дикой сцены, устроенной ему вами, он всерьез опасается за свою жизнь. Посмотрите, каким числом датировано?

– Пять дней назад писал, сволочь, – удивленно отозвалась Оля, сверив дату по часам. – И?

– И тем же вечером он подвергся жестокому избиению. Как результат – сотрясение мозга, множественные ушибы и царапины.

– Жить будет? – неловко пошутила она и тут же погасила улыбку, нарвавшись на злобный взгляд следователя.

– Жить-то будут все, вопрос: как? Он может всю жизнь оставшуюся промучиться головными болями. А вы…

Он многозначительно затих. Тут же обнаружил, что испачкал гелем все пальцы, и принялся вытирать их носовым платком. Грязным!

– А я? – Оля оторвала взгляд от его неряшливых манипуляций.

– И вы будете маяться головными болями, только иного свойства, – молвил следователь, засовывая грязный носовой платок в карман штанов.

– То есть?

– Останетесь или нет вы на свободе? Если останетесь, то на каких условиях? И устроят ли эти условия стороны?

– Какие стороны?!

Оля скорее угадала, чем почувствовала, как у нее распахивается рот от дикого изумления. Тут же подумала, что это может быть некрасиво, и прижала к губам ладошку.

– Стороны истца и ответчика! – он радужно улыбнулся.

И почему они все время радуются чужому горю, мелькнуло у нее в голове. Почему следователя, к примеру, не печалит, что она вот нарвалась на мерзавца, с которым прожила несколько лет? Что эта сволота теперь пытается мстить ей мерзко и мелко. Нарвался на хулиганов и решил отыграться на ней, выместить, так сказать, всю свою бесполезную, беспомощную ярость. Или он в самом деле считает, что это она организовала нападение на него?

Идиот!

Она, между прочим, быстро пришла в себя от потрясения, устроенного ей Витькой и его пассией. Ушла с головой в работу, тем более конец года. Запланировала поездку на весну. Куда, пока не решила. Но запланировала же. Зачем ей кого-то бить по башке? Зачем кого-то просить бить по этой самой башке?

– Не вижу смысла марать руки о то, в чем не нуждаюсь, – выкатила она обиженно нижнюю губку.

– Но как же, Ольга Ивановна! Полноте! Вы пребывали в таком неистовстве, когда застали вашего мужа дома с любовницей! – противно хихикнул следователь.

Чего он снова радуется-то, а?

– Вы орали как сумасшедшая, били о стены посуду. Крушили все вокруг. Избили и его торшером.

– Это был не торшер, а маленький… – Оля раздвинула ладошки на пятнадцать сантиметров, – прикроватный светильник. А вы бы обрадовались, застав жену дома голышом с голым мужиком? Вам бы это понравилось?

Он крякнул, и промолчал, снова достал свой мерзкий носовой платок и начал мусолить им грязные пальцы.

– Вот видите! – подхватила она. – Думаю, что и табельное оружие пошло бы в ход, случись у вас подобное!

А может, правда, случалось? Потому что его толстые дряблые щеки вдруг побагровели, он привстал с места, схватил Олю за воротник ее милой норковой курточки, притянул к себе и зашипел, зашипел, обдавая ее несвежим дыханием:

– Ты чего, сучка, о себе возомнила, а?! Ты чего, думаешь, что раз в такой элитной конторе служишь, то можешь себе все позволить? Да я тебя… Я тебя на щелчок пальцев на нары отправлю!

– Вместе с тобой! – воскликнула она. – Я вот сейчас в службу собственной безопасности позвоню и устрою тебе, хам, такое!!!

Из него будто воздух выпустили, ткнув в бок тонкой спицей. Он сдулся как-то разом весь, уронил свое колышущееся жиром тело на стул, опустил голову и замолчал.

– И че ты им скажешь, овца? – прошептал он минуты через три и уставил на нее остекленевшие глаза.

– Скажу что надо! – отрезала она и поднялась со стула, отряхнула курточку, поправила воротник. – О превышении полномочий, о домогательстве, надругательстве и много чего еще. А еще о презумпции невиновности напомню. Знаешь, что это такое, а?!

– Су-ука… – выдавил он. – Теперь я не я буду, но тебе сидеть, сука, пошла вон!

Она ушла вроде бы и непобежденной. А зареветь тут же захотелось.

Оля села в свою машину и минут пять сидела, тупо наблюдая, как дворники разгоняют летящий на ветровое стекло снег. Потом решила позвонить Герке.

– Что? – зашипел он. – Что ты сказала?

– Что слышал, – вяло огрызнулась Оля.

– Повтори! – тут же потребовал дружище. – Только без соплей!

Она повторила с чувством, с толком, с расстановкой. И когда закончила, Гера выдохнул:

– Убью, падлу!

– Которую? – попыталась она пошутить. – Витьку или этого жирдяя?

– Обоих! – и отключился.

А Оля потом весь вечер металась по дому в тревоге за него. Не наделал бы глупостей. И телефон отключил. И Люськи, этой-то чего нет дома?! Как не нужна, вот она! С печеньицем, с пирожком, с тортиком топчется на пороге. Как нужна, с собаками не сыщешь!

Так и бродила часа полтора по комнатам, сильно волнуясь за Герку и мимоходом коря себя за несдержанность. Вот сдержалась бы в тот момент, и ничего такого бы не было. Ни Витькиной разбитой башки, ни отвратительного следователя.