Анна Шахова - Прыжок в ледяное отчаяние

— Да, пора со всем этим кончать. Я сегодня раздам все долги одержимому семейству и завтра же, слышишь — завтра же отвезу тебя в отцовскую квартиру! До моего приезда реши вопрос с жильцами и… хватит. Тридцать лет — это слишком много. Довольно! — Стрижов нацелил трясущийся палец в лицо матери, как пистолет со взведенным курком.

Инна Павловна отшатнулась, пухлое лицо ее скривилось от настоящих слез:

— За что? Как у тебя язык…

— Молчи! Молчи и делай, что говорю, мама. Я за себя отвечаю с трудом. — Историк дернул сползшие очки к переносице, схватил с вешалки дубленку и рванулся к двери.

Впрочем, материно скорбно-изумленное лицо забылось им в тот же миг. Перед глазами стояла… Лиза. Это воспоминание, как сезонный приступ хронической болезни, вдруг налетало и начинало жечь нутро.

…Тот вечер в Крыму он решил превратить для оскорбленной, надутой и зареванной жены, лицо которой напоминало перезрелый помидор, в романтический праздник. Он убедит ее в глупости и беспочвенности подозрений, он все исправит, и в Ялту — к Маргоше и бабушке — они вернутся счастливой молодой четой.

Для экскурсантов был устроен вечер с «расейским» масштабом. Живыми воплями группы «Накося!», невообразимым количеством выпивки и конвульсиями полсотни распаренных телес, которые требовали выхода накопленной солнечной энергии и водочных паров.

— Отличные крабы! Это необходимо попробовать! Лизок, сказочные в кои-то веки морепродукты. — Олег с наслаждением обсасывал крабовую клешню. Он пытался быть беззаботно активным, веселым и нежным. Лиза любила, когда ее скучноватый кабинетный муж становился, подвыпив, этаким повесой. В тот вечер она лишь скривила разбухшие губы, которые не сочла нужным подкрашивать, и процедила:

— Да подавись ты этим крабом.

— Спасибо, — бодро ответил муж, макнул руки в миску с лимонной водой и стал тщательно вытирать их салфеткой:

— Не слышишь? Любимая твоя песня? Лиза! Оглохла? «Хей, Джуд» битловскую поют…

Олег встал и решительно потянул жену за руку. Он предпринял попытку растормошить ее, вовлечь в трясущуюся и обжимающуюся толпу. Лиза любила и умела танцевать. Завладев вниманием этих обгоревших до мяса соотечественников, она почувствует себя в центре внимания — неотразимой победительницей. Но Лиза вдруг вскочила — тонкая, длинная, растрепанная и в ярости залепила мужу пощечину.

— Не трогай меня, ублюдок! — она вновь замахнулась прямой рукой, чтобы ударить наотмашь, с силой, но Олег, перехватив ее кисть, вывернул руку.

— Пусти! — в ход пошли каблуки — тонкие шпильки, которыми женщина пыталась лягаться.

— Чокнутая!! — взвыл от боли Стрижов. Лиза попала ему по голени.

— Ты что, друг, с дамой так некрасиво обходишься? — Низкий голос раздался над самым ухом Стрижова.

Перед супругами стоял круглый, улыбчивый господин к штанах капри красного цвета и в тон им холщовой рубахе.

— Не вмешивайтесь в супружеские беседы, — Олег легко толкнул рукой сердобольного рыцаря.

— Какие супруги?! Тоже мне — муж, объелся груш! — делано расхохоталась Лиза.

Олег никогда не видел свою милую, покладистую жену ТАКОЙ. Она походила характером на бессловесного ручного папеньку. От мамы ей, как казалось, достался только отблеск эффектной внешности. Впрочем, гены вдруг дали себя знать, и это обескураживало Стрижова. Конечно, он был страшно виноват. Ситуация лишь поначалу выглядела комично. Увы, в фарс перевести эту глупость не получалось. Не получалось! Разрази этих баб гром небесный!

— Потанцуем?! — Лиза уложила свои тонкие руки на плечи борову в красном, одарив его сказочной улыбкой.

Мужичок не растерялся, скривив губешки, чмокнул Лизу в ладошку, которую она не намеревалась отнимать от мягких плеч заступника.

Пара, обнявшись, стала томно ломаться под звуки сказочной песни, которую с того вечера Стрижов мысленно внес в завещание в качестве персонального похоронного марша. Когда руки «красного» подобрались к пышной гипюровой юбке жены, Олег направился к барной стойке. На третьей порции виски его кто-то хлопнул по плечу:

— Мужик! Умей проигрывать! Угощение за мой счет! Текилу, брат, троим, — скомандовал толстяк-разлучник бармену, обнимая Лизу, которая сардоническим взором и ведьминой улыбкой будто бросала смертельный вызов своему подлому мужу.

Олег вдруг почувствовал усталое равнодушие. «Да гори оно все синим пламенем…» Текилу выпил не без удовольствия, пьяно ощерился, клоунски поклонился парочке и отправился в свой номер. Через десять минут его, рухнувшего поперек кровати и впавшего в забытье, тормошила Лиза:

— Подонок! Ты оставил меня с этим павианом! Ты решил, что гаденький адюльтер сравняет нас. Какой же ты мелкий и примитивненький. Как же тебе объяснить, что подлость невозможно покрыть подлостью. Минус на минус — не дает плюса в человеческой жизни!

— Лиза, что мне нужно сделать, чтобы ты успокоилась? Я виноват, гадок, жалок, грешен. Я исчадие ада, и я должен… что? Набить морду по этому поводу выбранному тобой колбаснику-оптовику в брюках капри?! — Олег лежал и яростно тер руками лицо, желая лишь одного — забытья. На десять, а лучше — двенадцать часов.

— Да! Конечно! Набить, защитить! Сражаться за меня! Ревновать, любя! Когда любят — ревнуют, страдают, пытаются вернуть человека. — Жена стояла перед Олегом, униженно склонившись.

Муж опустил руки, скользнул по Лизе взглядом, презрительно дернул оторвавшуюся лямку ее топа.

— Он разорвал твою одежду. Гадость…

— А ты растоптал нашу с матерью жизнь! — крикнула срывающимся голосом Лиза, падая на колени.

— Да кто вас топтал?! — Олег вскочил, схватил бутылку минералки с тумбочки, сделал два глотка и скривился. Он терпеть не мог воду с газом. С газом пили в семье Сверчковых-Михайловых.

— Маменька твоя любит поклонение и объятия — я позволил себе мелкое заигрывание. Ну да — поцеловал небрежно. По-родственному. И все! Нет ничего и быть не может. — Олег сел на кровать спиной к жене, которая все стояла по ту сторону на коленях с искаженным страшным лицом. Он не мог выдержать ее взгляда.

Лиза поднялась, сглотнула слезы по-детски громко. Сказала низким, не своим голосом:

— Не смей мне врать. Ты был с ней. Я знаю это и без доказательств. Я видела ЕЕ взгляд!

Она схватила пашмину с кресла, накинула ее на плечи и метнулась к двери.

— И я… убью тебя… — сказала тихо, выбегая из номера.

Он не бросился за ней, не удержал. Он курил и бессильно ходил по номеру. «Пусть немного, самую малость, остынет. Да, чуть позже я найду ее. Обниму, начну целовать, дорву этот проклятый топ. Я возьму ее прямо там, на пляже. Она будет орать и извиваться. Я вымолю это чертово прощение и скажу, что люблю, нуждаюсь… Что я ей скажу — неважно. Она сама будет умолять и биться. Она будет кричать «Еще!», требуя любви, и так будет всегда».