Евгения Горская - Мой дом – чужая крепость

– Мне будет очень плохо без тебя, Тоня, – прошептал он. – Не уходи. Не бросай меня.

Он на нее не смотрел, косился на выкрашенную бледно-голубой краской стену, но почувствовал, как Тоня замерла.

Наверное, если бы вчера Коля Корсун не спросил, кто ее обидел и она не почувствовала себя под его защитой как под надежным колпаком, она бы сейчас отчаянно жалела Диму Колосова. И совсем не думала бы о себе, о том, что, по сути, он когда-то предал ее, что уходят годы и впереди не светит ничего хорошего.

Коля Корсун никогда бы так не поступил.

– Я уйду, Дима. Здесь мне ничего не светит, а там я получу хорошую должность. И не надо больше об этом. Дима, какая у тебя машина?

– «Хонда Цивик».

– А цвет?

– Бежевый.

Он не спросил, почему она интересуется. Колосов был весь в своих мыслях, своих переживаниях, его просто не хватало на чужие проблемы. Например, на Тонины.

– Я пойду, – Тоня отлепилась от стены и пошла по длинному коридору к своей комнате.

Она ни разу не оглянулась и не видела, что он смотрит ей вслед.

День крутился в привычной суматохе, и Корсун почти обалдел от собственной активности, когда на дисплее телефона высветился незнакомый номер. Голос в трубке тоже звучал незнакомо, но даму-музыкантшу он все же узнал.

– Здравствуйте, Эмма Георгиевна, – почему-то обрадовался он.

– У меня для тебя информация, Коленька. Уж не знаю, поможет ли, – засомневалась собеседница. – Ни Аркаша, ни Сева точно не помнят, куда подевался теткин телефон. Но, подумав, они сошлись во мнении, что, скорее всего, он у Надьки. Надька – это тогдашняя Севочкина подружка. Я ее смутно припоминаю, блондинка ростом немного повыше среднего. Ей очень хотелось за Севочку замуж, и к Маше она приходила часто. Заботу изображала. Толку от нее старому человеку никакого не было: придет, чайку попьет и уйдет.

– А адрес ее вы случайно не узнали?

– Адрес прописки случайно узнала, – засмеялась Эмма Георгиевна и продиктовала. Прописана высокая блондинка была в Подмосковье. – А где она фактически пребывает, одному богу известно. Сева давно с ней расстался, ничего о ней не знает и знать не желает.

– Спасибо, Эмма Георгиевна.

– Подожди, это еще не все. Я тебе сейчас ее фотографию на телефон сброшу.

– Спасибо, Эмма Георгиевна, – опять поблагодарил Корсун и осторожно поинтересовался: – Вы не сказали про шантаж?

– За кого ты меня принимаешь? – возмутилась старая дама. – Конечно, нет! Я объяснила, что в том аппарате были мои и Машины фотографии, которые я хотела бы иметь. Скажешь тоже!

– Простите, Эмма Георгиевна.

– Прощаю. И вот еще что, Коля. Я хочу знать конец этой истории.

– Обязательно, – пообещал Корсун. – Поймаем злоумышленника, и я вам обязательно все расскажу.

Очень хотелось немедленно поехать к блондинке Надьке, но такой возможности у него не было, неотложные дела требовали немедленного решения. К тому же перед поездкой не мешало продумать хоть какой-то план действий. Не обязательно тактику, но хотя бы стратегию.

Вместо того чтобы возвращаться мыслями к работе, он тупо смотрел в стену. Что-то такое он почувствовал вчера на Тониной кухне, когда за тюлевой занавеской стало совсем темно, а они разговаривали ни о чем, что-то почти забытое, отчего по дороге домой он казался себе одиноким, ненужным и сразу стал ждать, когда придет к Тоне снова. Одиноким и ненужным он чувствовал себя, когда умерла мама, потому что без нее у него не стало дома в полном понимании этого слова: дома, где тебя ждут и где тебе всегда хорошо.

Вчера с Тоней он почувствовал себя дома и теперь вдруг испугался, что толком ничего о ней не знает и у нее все-таки может кто-то быть. Вместо того чтобы думать о работе, он думал о том, что станет никому не нужным, даже себе, если у Тони кто-то есть.

Последняя клиентка оказалась редкостной дурой. Это очень хорошо, теперь она на крючке у Даши сидит прочно. Толстая, волосы сальные, немытые, ревет в три ручья – муж ушел. Дашу, конечно, больше поразило, что у такой коровы вообще есть муж. Все, что требовалось, Даша сделала: над головой руками поводила, над стаканом с водой пошептала, со свечкой по квартире походила. Теперь предстояло самое сложное – потихонечку привести убогую в божеский вид: одежду приобрести посвободнее, чтобы складки на животе не выпирали, волосы постричь, маникюр сделать. Бывший-то едва ли вернется, Даша на его месте ни за что не вернулась бы, зато новый какой-нибудь может появиться клиентке на радость.

В машине, поколебавшись немного, – очень уж хотелось домой, в теплую ванну и к телику, – все-таки поехала совсем в другую сторону – к матери.

Мать выходила замуж трижды. В перестройку, когда нищета стала основным достоянием народных масс, бросила отца-неудачника, по-прежнему пытавшегося заниматься наукой. Тут Даша ее понимала, тогда следовало заниматься совсем другим – ухватить хоть что-то от бывшей народной собственности.

А вот второго материного мужа Даше было жаль. Дядька он был веселый, добрый, организовал при каком-то заводике кооператив и выпускал не то стулья, не то еще что-то. Отчим Дашу баловал, совал втайне от матери деньги, ходил в школу на родительские собрания и никогда не выдавал падчерицу, если та прогуливала уроки. Он разорился в дефолт. Крушение свое переживал тяжело, сосал валидол, суетился, пытался опять что-то организовать, но мать результатов ждать не стала и вышла замуж в третий раз.

Второй отчим тоже был неплох, крутил какой-то бизнес, Даше купил квартиру, а для матери приобрел салон-парикмахерскую. Вообще-то образование у нее было техническое, и в парикмахерском деле она мало что смыслила, но быть хозяйкой ей нравилось, и Даша за нее радовалась.

– Дашуля! – обрадовалась мама, открывая ей дверь. – Хорошо-то как, что ты приехала. Семен в Питер укатил на неделю, а я тут со скуки помираю.

– С ним бы поехала, – раздеваясь, посоветовала Даша.

– Да ну, – Татьяна Александровна сморщила носик. Это ей совсем не шло, но Даша промолчала, не хотела ее обижать.

Вообще, чем дальше, тем больше мама становилась похожей на бабку. Не поведением, не манерой себя вести, а чисто внешне. «Неужели и я такой стану?» – с ужасом подумала Даша. Этого ей совсем не хотелось. И мать, и бабка имели удивительно незапоминающуюся внешность, а Дашу все-таки почти без натяжки можно назвать красивой. Впрочем, внешность не помешала ни той, ни другой отлично устроиться в жизни, а вот Даше такой шанс не выпал.

– Садись обедать, – Татьяна Александровна проплыла в кухню. Даже походка у нее стала бабулина, с тоской отметила Даша. – У нас новая домработница, хорошо готовит. Я ей этого не говорю, чтобы не расслаблялась, а повариха она отменная, ничего не скажешь. Борщ будешь?