Харлан Кобен - Один неверный шаг

— Будьте осторожны, Арти. Выжившие из ума старые перечницы тоже имеют право голоса. — Майрон на минуту задумался, потом добавил: — Я придумал новый лозунг для вашей избирательной кампании. «Старые перечницы! Нам нужны ваши голоса»!

К сожалению, никто не потянулся за ручкой, чтобы записать эти слова.

— Мы зря тратим время, а значит, и желание сотрудничать с вами у меня постоянно уменьшается, — заявил Артур. — Сейчас я скажу водителю, чтобы остановил автобус и выбросил вас на улицу.

— Я встану, отряхнусь и отправлюсь в гости к прессе, — сказал Майрон.

Чанс чуть не подпрыгнул при этих словах.

— А я сейчас вытащу пистолет и влеплю пулю в вашу дурацкую башку!

Майрон прикоснулся пальцем к губам:

— Ш-ш-ш…

Чанс хотел было разразиться очередной гневной тирадой, но Артур заговорил первым.

— Мы с вами заключили сделку, — сказал он, обращаясь к спортивному агенту. — Я делаю все от меня зависящее, чтобы Брэнда Слотер не оказалась в тюрьме. Вы же продолжаете розыски Аниты Слотер и ни при каких обстоятельствах не упоминаете мое имя в присутствии газетчиков. Но вы упорно ведете поиски на периферии оговоренной темы. А это ошибка. Ваши бессмысленные раскопки могилы двадцатилетней давности неминуемо привлекут внимание моих противников и дадут им повод для новой клеветнической кампании.

Он сделал паузу в ожидании реакции Майрона. Но тот упорно молчал.

— Вы не оставляете мне выбора, — продолжил Брэдфорд. — Я, так и быть, расскажу вам то, о чем вы хотите знать. И когда вы поймете, что полученная информация не относится к делу, которым вы занимаетесь, мы сможем наконец двигаться дальше.

Чансу это не понравилось.

— Надеюсь, ты шутишь, Артур?..

— Пересядь вперед, Чанс.

— Но… — Чанс заговорил быстро и бессвязно. — Этот тип… хм… может работать на Дэвисона…

Артур покачал головой:

— Нет, он не работает на Дэвисона.

— Но ты не можешь знать этого наверняка.

— Если бы он работал на Дэвисона, этим делом занимались бы уже с полдюжины парней. Но если наш спортсмен будет продолжать копать в этом направлении и дальше, тогда люди Дэвисона обязательно обратят на него внимание.

Чанс посмотрел на Майрона. Тот ему подмигнул.

— Ох, не нравится мне все это, — сказал Чанс.

— Пересядь вперед, Чанс, — повторил Артур.

Чанс поднялся с места и, пытаясь сохранить достоинство, которого у него, сказать по правде, совсем не осталось, проследовал в переднюю часть салона. Артур повернулся к Майрону.

— Все, что вы сейчас услышите, строго конфиденциально. Если эта информация где-нибудь всплывет, то… — Артур не закончил фразу и переключился на другую тему. — Вы с отцом разговаривали?

— Нет.

— Жаль. Это помогло бы.

— Чему?

Артур не ответил и уставился в окно. Автобус остановился на светофоре, и сидевшие в автомобилях люди изредка стали приветствовать взмахами рук передвижной агитационный пункт кандидата в губернаторы. Но Артур смотрел будто сквозь них.

— Я любил жену, — начал он. — И хочу, чтобы вы это понимали. Мы познакомились в колледже. Как-то раз я увидел ее идущей по парку и… — Загорелся зеленый свет, и автобус снова покатил по улице. — Короче говоря, с тех пор все в моей жизни переменилось. — Артур посмотрел на Майрона и улыбнулся. — Банальная фраза, да?

Майрон пожал плечами.

— А по-моему, звучит прекрасно.

— Так оно и было. — Артур запрокинул голову, отдавая дань воспоминаниям, и впервые за время их совместного пребывания в автобусе стал походить на обычного нормального человека. — Мы с Элизабет поженились через неделю после выпуска. Нам устроили шикарную свадьбу в поместье Брэдфорд. Жаль, что вы ее не видели. Присутствовали более шестисот человек. Наши семьи очень волновались, как все пройдет. Но мы ни на что не обращали внимания. Потому что были влюблены и в нас жила присущая молодым людям уверенность, что впереди нас ждет только хорошее.

Он отвернулся от Майрона и снова некоторое время смотрел в окно. Кто-то из присутствующих включил телевизор, но сразу же приглушил звук.

— Первый удар судьба нанесла нам через год после свадьбы. Выяснилось, что у Элизабет не может быть детей. У нее оказалась слишком слабая матка. Забеременеть она могла, но выносить плод была не в состоянии. Короче, у нее постоянно случались выкидыши. Это, сами понимаете, настроение ей не поднимало. Впрочем, я еще раньше заметил, что она иногда становилась очень тихой и задумчивой. Кое-кто назвал бы это приступами меланхолии, но я ни о чем таком не думал, а о меланхолии только в книгах читал. Поэтому рассматривал подобные состояния как периоды рефлексии и углубленного взгляда в себя. Более того, они казались мне вполне естественными. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

Майрон кивнул, но Артур продолжал смотреть в окно и этого не заметил.

— Со временем, однако, подобные периоды участились, а печаль, которую она испытывала, усилилась. И я опять счел это вполне естественным. Да и кто не печалился бы, оказавшись в нашем положении? Разумеется, в наши дни Элизабет поставили бы диагноз вроде маниакальной депрессии. — Он улыбнулся. — Говорят, это чисто психологическая дисфункция, связанная с нарушениями химического баланса мозга и прочими штуками в том же роде. Некоторые даже считают, что внешнее воздействие в данном случае несущественно — дескать, Элизабет и без проблем с маткой и вынашиванием все равно в конце концов заболела бы. — Он посмотрел на Майрона. — А вы как думаете?

— Даже не знаю.

Брэдфорд, казалось, его не слышал.

— Полагаю, такое возможно. Ментальные болезни такие странные. Мы способны разобраться в проблемах физического нездоровья, но когда мозг функционирует иррационально — одно только определение чего стоит! — рационально мыслящий субъект вряд ли способен понять, что происходит у такого больного в голове. Иными словами, мы можем жалеть такого человека, но встать с ним на одну доску не способны. Так что мне оставалось только наблюдать за тем, как она постепенно превращается в душевнобольную. Между тем ей становилось все хуже, и наши друзья и знакомые, раньше считавшие Элизабет просто несколько эксцентричной, начали задаваться вопросом, действительно ли это так. Иногда ей становилось совсем плохо, и мы под предлогом отъезда Элизабет на отдых запирали ее дома, чтобы иметь возможность держать под контролем. Так продолжалось несколько лет. Постепенно женщина, которую я любил, превратилась в совершенно непонятное и чуждое мне существо. Впрочем, она стала другим человеком задолго до смерти — за пять, а то и за шесть лет. Конечно, мы делали все, что могли. Ее лечили у лучших врачей, использовали новейшие медицинские препараты. После курса лечения ей предоставляли полную свободу, потом снова запирали в четырех стенах. Но ничто не могло остановить скольжения вниз с горы. И вот настало время, когда Элизабет стало нельзя показываться в обществе.