Кирилл Казанцев - Слезы Рублевки

Но мать все же была рядом, и он тянулся к ней. Как утенок тянется за первым живым существом, которое увидит после того, как вылупится из яйца. Прислугу любить было невозможно, она и есть прислуга. А от матери он получал пусть и мимолетную, но нежность. И навсегда сохранил в своей душе восторженное воспоминание о том, как мама читала с ним первые детские книжки…

Лишь позже он узнал, что его мама была уже второй женой отца. А от первой, старой, у того были еще дети, уже выросшие и самостоятельные, но для него, Лени, они были не роднёй. Слишком многое их разделяло. И слишком мало было общего. Всего лишь несколько хромосом от отца. Валентин и Юлия. Он их так и называл, по имени, ни разу не заставив себя проговорить слово «брат» или «сестра». В своем мире он был один. И мама — недостижимая, но родная, как солнце… И потом, в Англии, все эти годы он ждал, когда она приедет с очередным своим посещением. Не отец, а именно она — мама. И ждал тем больше, чем хуже становились его отношения со сверстниками.

Хоть школа их была вполне интернациональной — любой, кто мог заплатить, будь хоть из самой последней Африки, мог дать здесь своему отпрыску образование, — у Лени не очень-то складывалось даже с соотечественниками. Какой-то был изъян в его поведении, что не позволяло ему ни с кем сблизиться по-дружески. Он долго пытался понять — что. Но потом бросил эти попытки. И стал просто жить, дожидаясь каникул или визитов мамы. И самыми счастливыми стали первые годы в Англии. Тогда мама жила практически в Лондоне. Совершая наезды скорее в Россию, а не наоборот. И тем катастрофичнее стал для него развод отца и появление в их доме этой молодой дрянной сучки Лариски…

Матери была дана отставка полная. Уходила она сложно, со скандалами и выбросами этих скандалов в печать. Потому отец, по сути, сослал ее в Германию, купив там дом под Мюнхеном, но настрого запретив появляться как в Лондоне, так и в Москве. Под угрозой лишения пансиона. И оставил сына себе. Он не запретил Леониду видеться с матерью. Но когда тебе четырнадцать, особо свободно по Европам не наездишься. Просто в силу всяких кретинских бюрократических законов. Да и денег карманных на это не хватит.

Все же пару раз за эти два года Леня ее посетил. Вот только испытал чувство разочарования. И охлаждения. Мать была уже не тем теплым солнцем, которое он так любил. История с разводом сильно ее надломила. Казалось, она все еще погружена в нее, в измену отца, в свою обиду, что он предпочел ей молодую лярву… Отношение к сыну потеряло даже ту мимолетную ласку, которую мама дарила в детстве. Иногда возникало ощущение, что он для нее больше был не ее сыном. А всего лишь не очень близким родственником. Человеком, с которым прожили вместе какое-то время, а вот разошлись — и словно и не осталось больше общих интересов. И даже воспоминания не так уже и важны… И постепенно одиночество Лени Владимирского стало полным. Но в то же время в нем мучительно жило ощущение неправильности этого одиночества. Несправедливости. И он нашел способ быть с людьми. Надо лишь повелевать ими. Вот только как?

Самым сильным он не был. Самым богатым тоже. Он не мог стать авторитетным и благодаря своим способностям — откровенно говоря, их особо и не было.

И вот однажды он наткнулся на материал о сатанистах.

Учение их духовного отца в Британии Алейстера Кровли, что «нет ни одного закона кроме — «Делай, что хочешь», — вдруг нашло болезненно-приятный отклик в душе Лени. «Делай, что хочешь» — это и есть прежде всего власть. Но каждый сильный в этом мире неизбежно подчинен другому, более сильному. Как быть с этим? А просто! — служить самому сильному, но незримому. Присутствующему, но не вмешивающемуся.

Богу? У того есть свои слуги. И у них есть своя иерархия. И у них была не та власть, которая не позволяет себя ограничивать.

Когда его в двенадцать лет унижали на спортплощадке эти чистенькие, правильные христиане, протестанты и католики — разве о Боге он вспоминал, бессильно сжимая кулаки?

Нет. Там, где все шатается и колеблется, где нет ничего постоянного и верного, твердо и последовательно доминирует лишь одно — неоспоримо сильная сила, даже если это сила зла. «Власть — сила — власть» — такова почти что экономическая волшебная формула, так электризующая душу. И стать проповедником власти, которая и без того держит мир в кулаке, — это было его, Лени Владимирского, путем…

Царство сатаны придет, папочка!

Виктор уже извелся, сидя за столом и глядя на вход в ресторан. Ни психотерапевта, ни жены не было. Уже полчаса после назначенного времени встречи. Антону он дозвонился. Тот сослался на срочный вызов и извинился: не придет. Телефон Насти не отвечал. Вообще-то опоздания не были для нее характерны. Не то чтобы она была пунктуальна по-немецки… Но для российских менталитетов вполне достаточно. И уж если опаздывала, то всегда звонила и извинялась. Потому Виктор чем дальше, тем больше не находил себе места. К принесенному официантом шампанскому он даже не притронулся.

Официант тоже вел себя не совсем обычно. Пару раз Виктор ловил на себе его взгляды. Вопрошающие какие-то, что ли… Хотя понятно: столик заказан на три персоны. А пришел один. И тот явно нервничает.

Серебряков позвонил домой. Горничная уверила, что хозяйка выехала. Да, на машине. Да, сказала, что в Москву. Нет, куда и к кому — не поделилась.

В квартире на Чистых прудах тоже никто не отвечал. Слабая надежда, что, может, жена завернула туда взять какие-то из своих вещей, не оправдалась.

Голос Антона, когда еще через двадцать минут Виктор снова позвонил ему, звучал уже озадаченно. Нет, он тоже не знает, где его жена. Нет, она ему ничего не говорила. Да, он знает — она предупреждала, — что поедет на общую встречу. Ни про какие другие планы не говорила. Может, что с телефоном? А по городу — пробки…

Выждав еще двадцать пять минут, Виктор встал из-за стола. Подозвал официанта, расплатился.

Уже на выходе, в дверях, тот нагнал его. Извинившись, передал листок. На нем была картинка с изображением целующейся пары на фоне моря и пальм, а также значилась надпись: «А сейчас скажите друг другу: «Теперь я знаю точно: я люблю тебя!»

На скулах Серебрякова заиграли желваки. Очередная штучка этого психолога!

Официант, как бы извиняясь, развел руками.

— Подъезжай к трем к нашему месту, разговор есть.

Тон Ларисы был на редкость императивен. Наталья удивилась. Прежде чем так приказывать, не хило было бы сперва спросить, нет ли у нее важных дел на данное время. А они были. Ей надо встретиться с Татьяной, своей адвокатессой. Когда-то они неплохо отсудили дачный участок в поселке композиторов около Снегирей. С тех пор поддерживали контакт. Взаимная польза: Татьяна была решительна и, что называется, вхожа. Потому чаще всего дела выигрывала. Чаще всего — по примирению сторон. С компенсацией.