Наталья Солнцева - Джоконда и паяц

– Не факт, – мотнул головой сыщик. – Последним художника видел живым убийца.

– Допустим. Только кто он? Его еще найти надо. А я вот она, прямиком на свежем полотне. «Обнаженная Джоконда»! Мне никто не поверит, Рома. Никто!

– Тебе не обязательно признаваться, что вчера вечером ты позировала Артынову.

– А Рафик?

– Он будет молчать. Это в его же интересах.

– А Светлана?

– Думаю, она тоже будет держать язык за зубами.

– А портрет? На нем меня без труда узнает любой, кто…

– Потрет я забрал, – перебил ее Лавров. – Не бойся. Я все предусмотрел. Ночью я вывез картину на пустырь и сжег.

Он вспомнил, как разводил огонь на пустыре, как бросил полотно в костер, как языки пламени лизали грудь и волосы Джоконды с лицом Эмилии, как в ночи вдруг раздался протяжный тоскливый крик. Будто кричала женщина.

На пустырях водились совы. Лавров понимал, что кричит одна из них. Но не мог отделаться от чувства, что сжигает Джоконду живьем. Когда огонь пожирал ее лицо, он отвернулся.

У Эми дрожали губы, подбородок нервно подергивался. Слова любовника не успокоили ее. Она была сама не своя.

– Если Метелкин узнает, что я… что я замешана…

– Как он узнает? От кого? За Рафика я ручаюсь. Светлана вряд ли станет наушничать твоему мужу. Ей-то какой резон?

– Я запуталась, кто мне враг, кто друг, – ломала руки Эмилия. – Мне страшно!

Она зашагала вперед, поскользнулась и потеряла равновесие. Лавров успел подхватить ее, не дал упасть.

– Невозможно представить, что он мертв… – бормотала Эми, задыхаясь. – Невозможно. Картина тоже погибла. Вместе с ним…

– Не вместе, – поправил ее сыщик. – Порознь. Артынов был убит в мастерской, а Джоконда сгорела на пустыре.

Он поймал себя на том, что в сознании уравнял человека с портретом, и поразился ощущению вины. Словно он тоже убийца.

– Черт!

– Что с тобой? – покосилась на него Эми.

– Да так… накатило.

– Вдруг ко мне придут с вопросами? Что делать?

– Ни в чем не признавайся, – отрезал он. – Ни про сеансы, ни про шантаж. Авось Артынов тебя не обманул и компру не припрятал. А если припрятал, с таким рвением, как у наших пинкертонов, ее не обязательно найдут.

– Я бы хотела тебе верить…

– На самый крайний случай я готов подтвердить твое алиби, – добавил сыщик.

– Не вздумай! – вскинулась она. – Метелкин меня убьет!

– Кстати, вчера, когда ты вернулась, он был дома?

– В клубе. В бильярд заигрался. Потому и не встретил меня.

– В клубе? – задумчиво повторил Лавров. – Это меняет дело. Ты смело можешь твердить, что провела вечер у телевизора.

– Ты не представляешь, как я обрадовалась, что не застала его. Спокойно переоделась, помылась, выстирала одежду. Он явился поздно, сильно под мухой. Завалился спать, ничего не спрашивая. Утром еле встал.

– Почему он не брал трубку, когда ты ему звонила?

– Телефон в машине забыл. Валера жутко рассеянный.

– В каком клубе он играет в бильярд?

– В «Белом волке».

Метелкин мог следить за женой, ревновать и отправиться к Артынову выяснять отношения. Хотя… если бы они ссорились, Рафик бы проснулся. Значит, не ссорились. Все произошло тихо. Странно только, что художник не оказал сопротивления.

– Запомни, ты вчерашний вечер провела дома, – сказал сыщик.

Эмилия нервно кивнула.

– Вероятно, твои показания не понадобятся. Но надо быть готовой ко всему.

– Ты меня пугаешь… – зябко повела плечами она.

Лавров привлек ее к себе и поцеловал в холодный висок. Эми не загорелась, не откликнулась на его ласку. Она в самом деле была напугана.

Он же не ощутил ничего, кроме угрызений совести и разочарования. Неужели эта чужая женщина будила в нем неудержимую страсть? Сейчас она была рядом, а он оставался холоден, как снег.

– Прости, – извинился он, замедляя шаг. – Мне пора ехать.

Эмилия схватила его за руку и простонала:

– А я? Как мне теперь жить? Я боюсь, Рома! Сколько мне еще сидеть взаперти? Неделю, две? Сколько это может продолжаться?!

– В скором времени все разрешится. Как ты добралась сюда?

– На такси, – нервно ответила она. – Мне же нельзя за руль. Мне ничего нельзя!

– Если тебе вдруг позвонит Светлана Артынова и пригласит куда-нибудь поболтать или станет напрашиваться в гости, не соглашайся.

– Почему? Ты думаешь… Не может быть!..

– Мне правда пора ехать, – вздохнул Лавров. – Идем, я посажу тебя в такси.

Сегодня он должен еще успеть смотаться в дачный поселок, к Михаилу Кольцову. Судя по добытой информации, тот переживает свое горе в загородном доме…

После похорон Кольцов никак не мог прийти в себя. На тренировке он неловко упал, получил травму колена и на неделю вышел из строя. Отлеживаться поехал на природу. Если бы пострадала только нога, было бы полбеды. Но депрессия здесь, в доме, навалилось на него еще сильнее.

Похищенный из мастерской Артынова портрет Алины в образе Джоконды просто сводил его с ума. Ему повсюду мерещилась покойница: казалось, она следует за ним по пятам – из кухни в гостиную, из гостиной в спальню. По ночам она склонялась к его изголовью, смотрела на него, спящего… от чего он просыпался в холодном поту.

Хуже всего, что охранник взял на неделю отпуск, и Михаил остался один. Раньше ему не приходило в голову, что он может бояться чего-то в собственном доме. Он же не ребенок, не чувствительная барышня, чтобы обмирать от каждого шороха и вздрагивать от каждого скрипа.

«Меня отравили, – жаловалась Алина, стоило ему только взглянуть на портрет. – Лишили жизни подлым, коварным способом. Отомсти за меня, за нашу любовь, за нашего не родившегося ребенка. Ты должен, Миша! Ты должен…»

День проходил словно в бреду. Ночью спортсмену становилось совсем худо. Одолевали кошмары, в которых Кольцов будто бы просыпался, вставал и шел в кладовую, где висела картина. «Джоконда» встречала его упреками, поднималась со своего кресла, протягивала руки и обнимала мужа – крепко, горячо; жадно приникала к его губам, и он забывал, что между ними пролегла смерть, отдавался ее исступленным ласкам, которые иссушали его…

Живая Алина никогда не дарила ему такого невыносимого, такого сладостного наслаждения. За пределом смерти она обрела неиссякаемую чувственность и разжигала в нем неугасимый жар, который он продолжал ощущать, уже очнувшись и открыв глаза в своей пустой постели.

– Я не хочу расставаться, – шептал он тени, витающей над ним. – Возьми меня с собой, Алина.

Окончательное пробуждение было сродни тяжелому похмелью. Кольцов терял вкус к жизни, слабел и подумывал о самоубийстве. Казалось, ему нечего терять на этом свете. Зато на том – его ждет Алина. Не та, на которой он был женат. Новая, существующая где-то рядом, в неосязаемом, но по-своему реальном пространстве картины.