Татьяна Степанова - Яд-шоколад

— А Мальвина что говорит?

— Я же вам объясняю, она ничего не помнит. Жалуется на головную боль, на усталость, на слабость.

Гущин помолчал, будто обдумывая произошедшее и сказанное. Катя тоже помалкивала, она еще не оправилась от шока.

Затем Гущин достал из кармана пиджака фотографию.

— Вера Сергеевна, вам знакома эта женщина?

Вера Сергеевна зажгла от старой сигареты новую. Ухоженное лицо ее со следами былой красоты сейчас осунулось.

— Это София, наша бывшая сиделка. Она из Молдавии. Ухаживала за моим мужем.

— Она жила в вашем доме?

— Приезжала, у нее был скользящий график — иногда дневные дежурства, иногда ночные.

— Вера Сергеевна, у нас есть сведения, что она не просто ухаживала за вашим мужем.

— Если вы не понимаете, то вы должны понять, — сказала Вера Сергеевна.

— Я понимаю, но лучше вам все объяснить самой.

— Мой муж умирал от рака. Я исполняла любое его желание, лишь бы как-то продлить… облегчить ему существование… Черт возьми, он ждал смерти, вы знаете, что это такое? Нет? А я знаю, потому что все происходило на моих глазах. Мой муж медленно умирал. И я ничем не могла ему помочь. Я была готова на все. Да, он хотел женщину, ему казалось, что с женщиной не так страшно… понимаете, не так страшно ждать смерти. Он всегда был очень пылок и любвеобилен. До самого конца. Я наняла для него Софию. За деньги она была готова делать все, что он пожелает и сможет в постели.

— Для Родиона вы ее тоже наняли?

— Да, и для моего племянника тоже. Он помогал нам как мог, ухаживал за моим мужем. Он мужчина. Несмотря на свою болезнь, он был и остается мужчиной. Надя меня просила что-то сделать… Сонька, то есть София, не возражала. Она была жадной бабой, и до мужиков, и до денег.

— Вам известно, что София Калараш, ваша сиделка, стала первой жертвой Родиона Шадрина?

— Мне Надя… сестра говорила об этом. Она ведь с делом уголовным знакомилась как законный представитель Роди. Но я не верила. Мой племянник не способен убить.

— У нас есть сведения, что Родион вам не просто племянник, — сказал Гущин.

Лицо Веры Сергеевны пошло красными пятнами.

— Что вы хотите этим сказать?

— У нас есть сведения, что он сын вашего мужа от вашей младшей сестры Надежды.

— Да кто вам такое сказал???!!!

Она закричала это так, что…

Но возмущенный крик как-то быстро заглох.

Полковник Гущин и Катя ждали.

— Ладно, — сказала Вера Сергеевна, раздавила окурок сигареты прямо о столешницу офисного стола, не утруждая себя поиском пепельницы. — Ладно. Не знаю, кто проболтался. Но если вы не понимаете, вы должны постараться понять и это.

— Я постараюсь, — серьезно сказал полковник Гущин.

— Наша с Надей мать пила. Она работала костюмершей на «Мосфильме». Законченная алкоголичка. Ее пьяную сбила машина. Мне тогда только исполнилось восемнадцать лет, Надьке было восемь. Я стала для нее матерью, я пошла работать туда же, на «Мосфильм», в художественный цех. Потом мне предложили сниматься в кино, так, несколько эпизодов… сочли мою внешность подходящей. Там я встретила Валерия. Помните восьмидесятые, полковник, что это было за время? О, люди тогда уже начали делать свой бизнес. Валерий делал бизнес на видеокассетах. Фильмы, подпольный видеопрокат за деньги, покупали и перепродавали видеомагнитофоны. Он был широко известен в Москве. Вокруг него всегда полно толклось народа — актеры, все эти пьяницы… Они занимали у него деньги без отдачи. Потому что он в деньгах купался уже тогда. Когда я встретила его, он купался в деньгах, понимаете? «Мерседес», квартира на Кутузовском, огромная дача в Малаховке. Это сейчас нам странно слышать про все это. Кажется таким жалким. А тогда это считалось пределом мечтаний, богатством, капиталом. Он захотел меня, и я… я выскочила замуж за него пулей. Я не помнила себя от счастья. Он стал мне и мужем, и отцом, он ведь был старше меня почти на шестнадцать лет. Надя жила с нами, он заботился о ней. Потом у меня родилась Мальвина. А затем… Это моя вина. Но мне было тогда всего двадцать четыре, еще дура дурой… Хотелось какого-то рожна, хотя и так все в руки плыло. Валерка был ненасытный в постели. А Надька подросла, стала так хорошеть… Короче, это я виновата, я позволила… Однажды на Новый год мы напились все в ресторане и потом поехали на дачу. Затопили камин и все втроем легли в одну постель. Я была пьяной, Валера тоже и моя младшая сестра… Надьке было всего четырнадцать, но она хотела секса не меньше, чем мы. Короче, она залетела с первого раза. Да, она забеременела от Валерки, моего мужа, он не соображал, что делает… И я не соображала, я все это поощряла. Казалось — вот она свобода во всем, долой условности. Потом только, когда мы поняли, что Надька беременна… О господи, это моя вина! Я всю жизнь перед ней виновата. И за то, что Родиоша вот таким родился. Мы с мужем заботились о ней и о мальчике тоже. Когда поняли, что Родиоша неполноценный, что у него врожденный аутизм… еще больше заботились. Надя жила с нами. А когда она стала совершеннолетней, Валера нашел ей подходящего мужа.

— Романа Шадрина? — спросил Гущин.

— Да, Рому. Он служил шофером у моего мужа уже тогда, всегда был предан ему всей душой. Он принял Надю как жену и полюбил. Родиошу принял тоже, он его усыновил с разрешения Валеры. Мы помогали им материально всегда.

— Поэтому так щедро помогаете и сейчас?

— Я очень виновата перед Надей. А Родиоша плоть и кровь моего мужа, которого я обожала.

— Поэтому вы не верите в его виновность? Именно потому, что он сын вашего мужа?

— Да.

— Или у вас есть какие-то иные причины для сомнений?

— Он сын моего мужа. Он мне дорог.

После паузы полковник Гущин произнес:

— Я признателен вам за откровенность, Вера Сергеевна. Попрошу завтра к четырем часам приехать вместе с дочерью в Главк в Никитский переулок. Я вызову специалиста из Института Сербского.

— Психиатра? — Вера Сергеевна так и вскинулась.

— Да, психиатра. Он побеседует с Мальвиной в вашем присутствии.

Роман Ильич Шадрин-Веселовский в это утро по дороге из дома на кондитерскую фабрику остановил машину возле мусорных контейнеров у шоссе на въезде в поселок Черное озеро.

Он открыл багажник и вытащил два больших аккуратно завязанных мусорных мешка, плотно набитых, и, оглянувшись по сторонам, бросил их в контейнер.

— Нет, совсем не так я представлял себе нашу работу по розыску маньяка, — со вздохом сказал один из сидевших в машине, припаркованной возле бензозаправки на противоположной стороне шоссе. — Вообще девяносто семь процентов оперативной работы — это вот такое дерьмо разгребать.

— Сейчас разгребешь, — пообещал второй, сидевший за рулем, постарше. — Мужик чего-то оглядывается, по сторонам глазами шарит.