Майкл Коннелли - Пятый свидетель

Она протянула руку поверх клетчатой скатерти и сжала мою ладонь.

— Холлер, что ты сделал?

Несколько секунд я смотрел ей в глаза.

— Ничего. Задал несколько вопросов, а потом велел Циско их отпустить. Я узнал, кто их нанял.

— Кто?

— В это я вдаваться не собираюсь, это не важно. Но знаешь что, Мэгги? Когда я лежал в больнице, не зная, сумеют ли врачи спасти мое скрученное яичко, единственное, о чем я мог думать, — это как я жестоко отомщу этим негодяям. У меня перед глазами стояли картины пыток с полотен Иеронима Босха. Ну, всякие там средневековые ужасы. Мне так хотелось расправиться с ними. И вот у меня появилась такая возможность: поверь мне, эти парни просто исчезли бы потом… А я их отпустил… А потом мы оказались с тобой, и я… — Она откинулась на спинку стула и уставилась в пустоту, в ее взгляде смешались печаль и отвращение. — Мерзость, правда?

— Лучше бы ты мне этого не рассказывал.

— Ты имеешь в виду тебе как прокурору?

— Именно.

— Но ты же настаивала. Наверное, мне следовало придумать историю о том, как взбесила меня Андреа Фриман. Это бы тебя устроило, да? Когда дело касается мужчин и женщин, ты это можешь понять.

— Не говори со мной покровительственно, — сердито зыркнула она на меня.

— Извини.

Мы стали молча наблюдать за людьми в баре. Они пили и были счастливы. По крайней мере внешне. Официанты в черной униформе, напоминающей смокинги, протискивались с подносами между столиками.

Когда еду принесли нам, у меня почти пропал аппетит, несмотря на то что передо мной в тарелке лежал лучший в городе стейк.

— Можно мне задать тебе еще один, последний вопрос об этом? — спросила Мэгги.

Я пожал плечами, не видя смысла в дальнейшем обсуждении, но не найдя нужным возражать:

— Спрашивай.

— Можешь ли ты быть уверен, что Циско и его подручные действительно отпустили тех парней?

Я вонзил нож в мясо, и кровь забрызгала тарелку. Стейк был идеально недожарен. Подняв голову и посмотрев ей в лицо, я признался:

— Наверное, не могу.

Вернувшись к мясу, я краем глаза видел, как Мэгги сделала знак помощнику официанта.

— Упакуйте мне это с собой и поймайте такси, пожалуйста.

— Конечно, сию минуту.

Парень убежал с тарелкой.

— Мэгги, — позвал я.

— Мне нужно время, чтобы все это обдумать.

Она встала.

— Я могу тебя отвезти.

— Нет, не стоит.

Не отходя от стола, она открыла кошелек.

— Перестань. Я расплачусь.

— Уверен?

— Если такси не окажется поблизости, поищи дальше по улице, возле «Палм». Там наверняка есть.

— Хорошо. Спасибо.

Она вышла за дверь и остановилась, ожидая, когда вынесут ее ужин. Отодвинув тарелку, я задумчиво уставился на недопитый ею бокал вина. В таком состоянии я пребывал и пять минут спустя, когда вдруг снова появилась Мэгги с коробкой, в которую был упакован ее стейк.

— Пришлось вызвать такси, — сказала она, поднимая бокал и делая глоток. — Оно вот-вот приедет. — И после небольшой паузы добавила: — Давай поговорим, когда у тебя закончится процесс.

— Хорошо.

Поставив бокал обратно на стол, она наклонилась и поцеловала меня в щеку, после чего ушла. Некоторое время я сидел и размышлял. Быть может, этот последний поцелуй спас мне жизнь, пришло мне в голову.

На сей раз судья Перри сидел за своим столом. Было пять минут десятого утра среды, и мы собрались у него в кабинете вместе с Андреа Фриман и судебной стенографисткой. Прежде чем возобновить заседание, судья согласился по просьбе Фриман провести еще одно внепубличное совещание. Подождав, пока мы рассядемся, и удостоверившись, что пальцы протоколистки занесены над клавишами стенотипа, Перри сказал:

— Итак, ведется протокол совещания в рамках дела «Калифорния против Треммел». Мисс Фриман, о проведении этого совещания при закрытых дверях попросили вы. Надеюсь, вы не собираетесь сообщить мне, что вам требуется еще время, чтобы разобраться с федеральным целевым письмом.

Фриман сдвинулась на край стула.

— Отнюдь, ваша честь. Здесь не в чем разбираться. Вопрос был досконально изучен, и то, что происходит, вызвало у меня большое беспокойство. Из того, что я узнала, явственно следует, что мистер Холлер пытается столкнуть процесс с рельсов с помощью сюжетов, очевидно не имеющих отношения к делу, причем предпринимает свои попытки на глазах жюри.

Я откашлялся, чтобы возразить, но судья меня опередил:

— Во время предварительного обсуждения мы приняли решение относительно вопроса о вине третьего лица, мисс Фриман. Я разрешил защите довести эту побочную линию до конца. Вам следует изложить что-либо более основательное. Тот факт, что вы не желаете, чтобы мистер Холлер занимался целевым письмом, еще не означает, что оно не имеет отношения к делу.

— Это я понимаю, судья. Но какое…

— Прошу меня простить, — вклинился я. — Можно мне вставить слово? Я бы хотел воспользоваться случаем, чтобы ответить на инсинуацию о том, будто я стараюсь…

— Дайте мисс Фриман закончить, и вы получите достаточно времени, чтобы высказаться, мистер Холлер. Обещаю. Итак, мисс Фриман?

— Благодарю, ваша честь. Что я хочу сказать, так это то, что федеральное целевое письмо в сущности ничего не значит. Оно является уведомлением о вероятности расследования. Это не обвинение. Это даже не заявление. Оно вовсе не означает, что тот или иной федеральный орган нашел или предполагает нечто найти. Это просто средство, с помощью которого федералы предупреждают: «Эй, мы кое-что слышали и собираемся это проверить». Но мистер Холлер, потрясая им перед лицами присяжных, пытается превратить его в знак беды и переключить их внимание на некое лицо, даже не участвующее в процессе. Здесь происходит суд над Лайзой Треммел, и вся эта ерунда с федеральными целевыми письмами не имеет даже отдаленного отношения к существу дела. Я бы просила, чтобы вы отменили свое разрешение мистеру Холлеру продолжать допрос детектива Керлена в отношении этого письма.

Судья сидел, откинувшись на спинку кресла, упершись локтями в подлокотники и соединив пальцы на груди пирамидкой. Развернувшись на вращающемся кресле в мою сторону, он сделал знак: наконец наступил мой черед.

— Судья, будь я на вашем месте, думаю, я бы спросил советника, раз она утверждает, что досконально изучила письмо и его происхождение, действует ли сейчас в южной Калифорнии федеральное Большое жюри, изучающее вопрос о мошенничествах в ипотечной сфере. А потом я бы спросил, каким образом она пришла к заключению, что федеральное целевое письмо «в сущности ничего не значит». Потому что, мне кажется, суд подталкивают к не слишком точной оценке того, что значит подобное письмо и какое влияние оно может оказать на данное дело.