Татьяна Гармаш-Роффе - Силы небесные, силы земные

— Это тоже риторический вопрос? — сухо осведомился Арсений.

— Нет, уже нет. Просто подтверди, я правильно изложила?

— Более-менее. Заканчивай, Лия, мне этот разговор надоел. Пришла пора произнести «да». Или «нет», если решишься.

— Конечно «да», Арсик! Ну кто же способен сказать «нет» под дулом пистолета! Я согласна стать твоей женой, сопровождать тебя на светских выходах, спать с тобой в одной постели. Жизнь моих родителей и моих друзей мне дороже, чем ты, женишок . Я уж как-нибудь потерплю тебя ради них!

— Ты надеешься, что после твоей гадкой тирады я передумаю? Это ты зря. Мне плевать на твои слова. Я старался быть с тобой нежным, я старался быть мягким, деликатным — как тогда, когда мы дружили. Но ты все испортила! По мне, так даже лучше. Не придется напрягаться. Марш в постель, невестушка .

…Будь проклят ее темперамент! Ну что ей стоило разыграть смирение?! Какого черта она поперла в самое адово пекло?! Могла бы дождаться завтрашнего дня, обручения, — кинулась бы к священнику, попросила о помощи!

…А может, Феликс ее ищет! Она ему сказала о проблемах с памятью — вдруг он догадается, что дело тут нечисто? Он ведь врач, он должен понять! И еще она сказала ему об обручении — вдруг он найдет церковь, приедет, чтобы ее вызволить? Хотя как?.. Церквей в Москве так много…

Поздно сожалеть. Что сделано, то сделано. Теперь ни сбежать, ни попросить о помощи. « Марш в постель ».

И теперь так будет всегда, что ли? Вся ее жизнь — под властью этого урода? У которого идеал женской красоты — мертвая девочка?!

— Не пойду, — ответила она.

Арсений поднялся, схватил Лию за шею, силой оттащил к кровати, пихнул в нее.

— Кажется, я забыл упомянуть одну деталь, — зло, сквозь зубы проговорил он. — Я сказал, что могу убить твоих родных… Но могу начать и с тебя, русалочка . Попридержи свой язычок, если тебе не слишком нравится такой план.

Лия перевернулась на спину, приподнялась на локте.

— А ту девочку ты утопил? Ты, ты!

Арсений не выдержал. Он навалился на Лию, сорвал одежду, грубо овладел ею.

…И только когда она захрипела, он понял, что его руки сжимают ее горло.

Он заставил себя их разжать. С некоторым сожалением.

Поднялся, холодно посмотрел на девушку.

— Ничего, отдышишься, — бросил он и отправился в ванную.

— Лучше сначала позвонить, предупредить, — высказался Игорь.

Кис покачал головой.

— Времени нет. Явимся де-факто, так надежнее. А то начнутся разговоры: мне сейчас неудобно, давайте через неделю… через месяц… Сам знаешь, как это со свидетелями бывает. А у пожилых людей особенно.

Они выехали по адресу первого, Петра Владимировича Кутейко. Пообщались с ним полчасика, но восьмидесятилетний актер не сумел ничего добавить к тому, что сказал Игорю по телефону о «втором Арсении».

— Что-то было там, какая-то история с этими мальчишками, — вымученно улыбнулся он. — Но память меня подводит… или я не знал ничего толком, или забыл. Помню только, что заварушка какая-то случилась… Девочка там… Девочка была… Убили ее вроде…

— Мальчишки?!

— Вы лучше Борю спросите.

— А кто этот Боря?

— Ну как же! Борю все знают! Он в театре Маяковского… нет, в Вахтангова… Или в театре Сатиры служил? Вы меня простите, товарищи, память такая стала дырявая… К Боре вам надо, он должен помнить, он помоложе…

— Фамилия Брагомыжский вам говорит о чем-нибудь?

— Браго… как?

— … мыжский.

— Не скажу… — покачал головой старый актер. — Вы у Бори спросите, он должен помнить, он всегда роли с первого чтения запоминал!

— Боря, Борис — это имя того актера, который находится в Доме ветеранов сцены. Но ему девяносто один… — скептически проговорил Игорь в машине.

— Борисов много на свете, — философски заметил Кис. — А девяносто один — это никак не «помоложе». Думаю, стоит навестить второго актера. Сколько ему, Игорь?

— Восемьдесят шесть.

— Память у всех функционирует по-разному, — произнес Феликс. — Иной в семьдесят в маразм впадает, иной до ста все помнит. Чем сильнее развита мыслительная деятельность у человека, тем меньше его мозг подвержен возрастным изменениям.

— Что ты предлагаешь? Ехать сразу в Дом ветеранов сцены?

— Знать бы, тот ли там «Боря»…

Алексей посмотрел на патологоанатома: лицо его осунулось, под глазами обозначились синюшные тени.

— Не переживай ты так, Феликс, пока ведь ничего страшного не происходит. Лия жива, планируется обручение…

— Вы Лию не знаете, — отвернулся Феликс к окну, отчего голос его прозвучал глухо. — У нее «кавказский темперамент». Даже если она поклянется себе быть осторожной, то, боюсь, не выдержит, сорвется. И тогда…

— Ладно, не дрейфь, — бодро ответил детектив. — Сейчас навестим второго актера и все выясним. Ну, если повезет, конечно…

…Владимир Степанович Каляев вспомнил побольше.

— Брагомыжский?

Он запустил пальцы в свою роскошную, хоть и поредевшую, седую шевелюру — прямые волосы, зачесанные назад, гривой.

— Что-то припоминаю… Кажется, был такой провинциальный режиссер… Да, да! Плохой режиссер, но упрямо-изобретательный. Мыслил себя новатором, все мечтал о признании… Уж не скажу, кто пустил его имя в нашем кругу, но оно стало нарицательным. О плохой режиссуре мы говорили тогда: ну прям брагомыжский!

— К одному из Арсениев он имел отношение?

— Не думаю. Оба мальчика были из столичных театральных семей.

— Один — сын актрисы Людмилы Лесиной, да?

— Совершенно верно! Людочки сын!

— А второй?

Актер задумался.

У детектива зазвонил телефон.

«Звонок от Лии прошел с очередной левой симки, — порадовал Громов. — И с тех пор она отключена. Так что все концы в воду… Правда, удалось установить участок загородного шоссе, где он зафиксировался. Видимо, Лия звонила из машины. Но ты ж понимаешь, что тачка та уже давно в другом месте…»

Разумеется. Кто бы сомневался.

Самое поразительное в этой истории было то, что Мышьяк не просто неуловим, но и никому не известен. Ни один человек не может — или не хочет — ответить на вопрос: кто он таков? А ведь, судя по масштабу всей операции, он должен быть «крутым». С баблом, связями, возможностями. Но повсюду проскочил невидимкой, черной тенью, что твой ниндзя…

— Знаете, а я, пожалуй, ошибся… — проговорил, наконец, актер. — Второй мальчик был из семьи, которая перебралась в Москву из провинции… Я с ними не общался. Они были новенькими в нашем кругу. Помнится, его мать, хорошенькая такая дамочка — актриса, разумеется, — всеми силами пыталась пробиться на столичную сцену. И мне тоже глазки строила, на всякий случай… Как же ее звали-то? Ох, что делает старость с человеком, знали б вы, голубчики… Лицо ее вспомнил, представьте! А имя… Собственно, не семья то была — с любовником она жила. Хоть они говорили, что женаты, но все знали, что нет. В те времена плохо на такое смотрели… Он ей карьеру в Москве пытался устроить.