Энн Перри - Скандал на Белгрейв-сквер

— Мистер Урбан у себя? — спросил Питт у дежурного.

— Да, сэр, но…

Томас, не дослушав его, уже направился по коридору к кабинету Урбана.

— Войдите, — ответил тот на его стук в дверь.

Войдя, Питт увидел, что старший инспектор сидит перед пустым столом, уставившись в его полированную поверхность. Он не ожидал увидеть Питта.

— Здравствуйте. Нашли убийцу?

— Нет, — ответил Томас и растерялся. Своим прямым вопросом Урбан лишил его возможности начать разговор издалека. — Нет, не нашел.

— Чем я могу вам помочь? — просто спросил Урбан. Лицо его было спокойным. Глядя в глаза Питту, он ждал ответа.

Тому ничего не оставалось, как быть предельно откровенным — или же отступить и признать свою не-удачу.

— Где вы были во вторник две недели назад? — спросил он. — Поздно вечером?

— Я? — Если Урбан притворился удивленным, то это очень хорошо у него получилось. — Вы считаете, что я убил вашего процентщика?

Питт сел на стул.

— Нет, — честно признался он. — Но почему ваше имя стоит в списке ростовщика? Чтобы исключить вас из числа подозреваемых, я должен знать, что в тот вечер вы были совсем в другом месте.

Урбан улыбнулся. У него была обаятельная и искренняя улыбка, а в глазах мелькали искорки неподдельного юмора.

— Увы, не могу вам этого сказать, — тихо произнес он. — Вернее, я не хотел бы этого делать. Но я не был на Сайрус-стрит в тот вечер, и я не убивал ростовщика или еще кого-либо.

Питт тоже улыбнулся.

— Боюсь, одних ваших слов мне недостаточно.

— Знаю, что недостаточно. Сожалею, но это все, что я могу ответить на ваш вопрос. Сколько имен в списке?

— Три. Один из них остался неопрошенным.

— Кто же эти двое, кроме меня?

Питт на мгновение задумался, прикидывая в уме дальнейший ход разговора. Зачем Урбану знать это? Хочет ли он помочь ему или ищет возможность переложить вину на кого-то другого? Урбан прекрасно знает, что лучше оставаться подозреваемым, чем сознаться.

— Я пока предпочитаю держать это в секрете, — ответил Томас, тоже спокойно и с дружелюбной улыбкой.

— Нет ли там Эдисона Карсуэлла? — вдруг спросил Урбан.

Губы его крупного рта чуть тронула ироничная усмешка, когда он увидел на лице Питта ту степень изумления, которая исключает всякое отрицание.

— Да, — сдался Томас.

Не было смысла притворяться. Урбан прочел правду в его глазах, и теперь ложь была невозможной.

— М-м-м, — задумчиво протянул старший инспектор, откинувшись на спинку кресла. — Вы, конечно, продолжите расследование, не так ли? — Он не спрашивал о третьем имени в списке, и это что-то значило. — Вам, разумеется, уже известно, что этот чертов Осмар подговорил своих дружков поднять вопрос в парламенте?

— Да, сержант Дилкс сказал мне. Что вы собираетесь делать?

— Я? — Урбан поудобней устроился в кресле. — Буду вести расследование, конечно. Законы обязательны для всех, даже для бывших помощников министра. Нечего вести себя неприлично на скамье в парке. Если тебе хочется показать перед девицей, какой ты дурак, лучше делать это там, где ты не оскорбляешь при этом взоры прогуливающихся старых леди и не пугаешь лошадей.

Питт широко улыбнулся.

— Желаю успеха, — сказал он сдержанно и откланялся.

Каким образом Урбан узнал, что первым в списке Уимса стоял Эдисон Карсуэлл? Зачем вслух высказал свою догадку?

Питт не мог следить за Урбаном — они слишком хорошо знали друг друга. С неохотой он уступил это Иннесу.

Домой Томас вернулся раньше обычного. У него остался всего лишь Латимер, но им он займется завтра. Инспектор не испытывал угрызений совести, откладывая это дело еще на один день, ибо знал, какая это чертовски неприятная задача после того, что он узнал о Карсуэлле и Урбане. И еще он боялся того, что его ожидало.

На следующий день Питт взял на себя все обязанности Иннеса по первому списку должников Уимса. Это был полный перечень человеческих бед и несчастий, порожденных невежеством, неграмотностью, низкооплачиваемой работой, болезнями, долгами, большими и малыми, и, наконец, отчаянием. Иннес нашел и опросил почти всех должников. У большинства были свидетели, которые видели их там, где обычно бывают бедняки, — в пивных, в пьяных потасовках на улицах и в темных переулках, а кое-кого и в полицейском участке. Более респектабельные из клиентов Уимса коротали свои холодные и голодные вечера дома, ломая голову, где достать грош на завтрашний кусок хлеба, как заплатить за квартиру через неделю, что о них подумают соседи и что еще можно заложить.

На душе было тягостно, и Питт знал, что никакая жалость здесь не поможет. Вечер стоял душный, и он был рад, когда, вернувшись домой, узнал, что в гостях у них побывала Эмили. Шарлотта была оживлена и полна светских новостей.

— Расскажи и мне что-нибудь, — неожиданно попросил ее Питт, когда она при его приходе заставила себя стать серьезной, зная, как муж не любит ее интерес к светской болтовне. — Я тоже хочу знать.

— Томас! — удивленно воскликнула Шарлотта, глядя на него широко открытыми, смеющимися глазами. — Неужели ты готов слушать сплетни? Это так противоестественно для тебя… Ты меня пугаешь, и, мне кажется, я теряю уверенность в себе.

Он рассмеялся и откинулся на спинку стула, положив по привычке ноги на маленький пуфик, что всегда сердило Шарлотту, ибо она считала, что его башмаки портят обивку.

— Я хотел бы услышать что-нибудь эдакое, из ряда вон выходящее, — искренне признался Питт. — Например, о людях, которые хорошо едят и красиво одеваются, у которых нет более серьезных забот, как обязательно узнать, что сказал он и что ответила она, в чем была одета такая-то и в моде ли это нынче, да и к лицу ли ей этот цвет.

Шарлотта, видимо, все поняла. Лицо ее прояснилось, стало мягче. Наконец она улыбнулась, уселась поудобнее на диване и расправила складки юбок.

— Итак, Эмили рассказала мне о последнем представлении дебютанток королеве, или, возможно, это была герцогиня Уэльская, — начала она голосом, которым рассказывала Джемайме и Дэниелу одну из их любимых сказок. — Обычно там бывает бездна народа, люди часами дожидаются быть представленными королеве. Приходится все время следить за диадемой, чтобы та хорошо держалась на голове, да еще за страусовыми перьями, и чтобы не наступить на подол собственного платья и ненароком не упасть. На королеву не положено глядеть во все глаза, а скромно опустить их, поэтому никто из дебютанток так и не видит Ее Величество — только лишь маленькую пухлую руку, которую целует; она с таким же успехом могла бы быть рукой кухарки, и никто бы этого не заметил. Важен не сам ритуал представления, а тот факт, что ты через него прошел.

— Мне кажется, это можно сказать о всех светских событиях, — заметил Питт, меняя скрещенные ноги на пуфе.