Екатерина Лесина - Музыкальная шкатулка Анны Монс

— Идем, — велела Ксюша псу, решительно подымаясь. Отпечатки пальцев она, конечно, не обнаружит, но вот что-нибудь другое… например, липкие красные пятна на перилах.

Неизвестный тоже измарался в ликере.

А вот темно-бордовые «звездочки» на подоконнике и засыхающая кровь — явно от пакета с печенью. Значит, Ксюша права! Он поднялся и ждал. Надеялся, что Ксюша выскочит на крик и дверь закрыть позабудет. А дальше — все просто: подкинуть нашпигованную лекарством печенку и дождаться, когда Хайд уснет.

Ксюша надеялась, что в приманке спрятано все-таки снотворное, а не яд.

— Ну вот что ему от меня надо?!

Она вздохнула, признавая очевидное: жизнь становится какой-то совсем уж сложной. А на площадке, помимо багровых пятен, ничего больше нет, ни следов, по которым можно вычислить убийцу, ни окурков…

У дверей ее квартиры стоял Игнат.

Мрачный такой. Злой даже. Набычился, ноздри вон раздуваются, и челюсть двигается вправо-влево. Ксюша просто-таки залюбовалась этой челюстью.

Под мышкой Игнат держал собачонку, ту самую, бледную и с глазами навыкате.

— Ну, и где ты была? — Игнат нажал на ручку, распахивая дверь.

— Наверху.

Придется все ему объяснить, а то он, верно, думает, что Ксюша — натуральнейшая идиотка, которая совсем страх потеряла.

— Это из-за меня на вашу невесту напали, — сказала Ксюша, прикидывая, с чего бы начать. — А Хайда отравить пытались.

Кусок печени по-прежнему лежал в коридоре, хорошо хоть на плитке, а то кровавые пятна с ламината плохо отмываются.

Ксюша рассказала о том, до чего она додумалась, и Игнат фыркнул. Как это понимать? Он согласен? Или сомнения свои выразил подобным образом? И вообще, что он здесь делает, у него невеста пострадала, ей помощь нужна, а он…

— Мне это не нравится, — сказал он, разминая пальцами переносицу, — тот, кто так сильно хочет до тебя добраться, найдет способ. Сегодня — мясо, а завтра…

Он выразительно замолчал, позволяя Ксюше самой додуматься, что именно ее неизвестный недоброжелатель придумает завтра. И ведь заработала у нее фантазия!

— Короче, собирай шмотки. Поживешь у меня.

Вот это предложение и вовсе неожиданным стало. Ксюша прямо и не нашлась, как с ходу на него ответить.

— И псину свою возьми. Две собаки будут, — он протянул собачонку Ксюше. — Это Ленкина. В больничку с собаками нельзя, а если эта тварь скопытится, пока Ленки нет, она меня со свету живет.

Тварь была маленькой, несчастной и дрожащей.

— Я хотел, чтоб ты за ней приглядела пару деньков. Вот и приглядишь.

С его точки зрения, все было просто и логично. Ксюша сейчас соберет вещи и отправится на его квартиру, дабы присмотреть за чужой собачкой. А то, что самой Ксюше это не по нраву, так никто не виноват.

— Извините, но…

— Я не хочу ждать, когда тебе голову проломят, — ласково ответил Игнат. — И успокойся, я не собираюсь тебя… домогаться.

Вот теперь Ксюша начала думать еще и об этом.

Нет, он, конечно, не собирается… честно, не собирается, но что о ней подумают? Эллочка решит, что Ксюша решила последовать ее мудрому совету. А Виктория Павловна тотчас станет житейской мудростью с ней делиться — на тему «как правильно выйти замуж».

— Собирайся, — Игнат явно был настроен серьезно.

И Ксюша предприняла последнюю попытку:

— Ваша невеста будет против!

И точно, подсыплет она Ксюше… если не мышьяк, то слабительное, в чем тоже радости немного.

— Попсихует и успокоится.

Действительно, всего-то проблем… и вот зачем Ксюша с ним связалась? Уволил — и уволил себе, надо было ей на юга улететь, и вообще, еще не поздно куда-нибудь отправиться.

— А давайте я у подруги поживу…

— Девочка, — тон Игната стал подозрительно ласковым. — Ты, конечно, можешь и дальше тянуть кота за хвост, но дело-то серьезное. Один труп уже есть… или не один. И добавлять к ним твой… как-то не хочется. Поэтому — нравится тебе или нет, но жить ты будешь так, чтобы я тебя видел!

Замечательная просто перспектива!

Вещи Ксюша собрала быстро, в конце концов, если она что-то и забудет, то вернется. Да и привычка сказывалась: с ее-то родителями научишься жить на «тревожном» чемоданчике.

В Игнатову машину влез и Хайд — о передержке Игнат и заикаться не стал — и блаженно развалился на заднем сиденье. Собачонка Елены, обнюхав старшего товарища, слабо тявкнула и, устроившись между его передними лапами, свернулась калачиком.

— Как ее зовут? — спросила Ксюша, поскольку тишина становилась невыносимой.

— Мимоза. Мимочка. Гадостная тварь, честно говоря. И не хмурься, все это ненадолго. Ну, побудешь пару деньков в гостях. Что тут такого?

Ничего. Наверное.

Вот только не отпускает Ксюшу ощущение, что сделала она наиглупейшую глупость. Ладно, в любом случае запирать ее никто не станет, и в любой момент Ксюша вполне способна вернуться домой. Разве она могла предугадать, что этой же ночью, даже не ночью, а под утро, в ее квартире начнется пожар…

Домой Петр спешил. Впрочем, он никогда-то и не умел быть медлительным, всякий раз торопился, да и других поторапливал. Те, кому случалось быть при царе долгое время, к спешке этой были привычны и на подъем легки, что же до бояр, то уж они-то не особо спешили Москву покидать… но научился Петр не слышать их жалоб, стенаний…

Спешил.

Возвращался с победой, и она окрыляла. Ведь не верили… свои, близкие, и те сомневались, что удастся его затея, помнили минувший год и позор превеликий, грохот пушек турецких, дым, стлавшийся по-над полем, отравляя дыхание, страх людской, солдат, упавших на землю, зажимавших уши, страшившихся сделать хоть шаг…

Тогда, глядя, как гибнет его войско, Петр испытал не гнев, но растерянность: как возможно подобное? Ведь воевали, всегда воевали, а тут…

…Гниль подточила великую Россию, изнутри ее разъела, как разъедает, бывало, могучие деревья, вычищая самую середку и оставляя лишь тонкий слой коры. И стоит дерево, качается, будто цельное оно, но ветер подует — и с треском ствол падет, в щепу рассыпаясь.

Так и его страна: помнит еще о былом величии, о том, что грозны были войска и неприступны рубежи, памятью сугубо существует, не замечая, насколько слаба становится. Но сколько бы бояре ни надували щеки, как бы страстно ни твердили, что все идет по заветам отцовским, а то и дедовым — и, значит, единственно верным путем, — Петр сам теперь узрел — лгут! Ему ли, сами ли себе, но… сколько пройдет времени, прежде чем чужаки, на рубежах стоящие, узреют сию внутреннюю слабость великой некогда державы? И что тогда?

Ринутся стаей, норовя ухватить кусок побольше, послаще… а войско славное, стрелецкое, сломается при первом же ударе.

Менять надобно.