Екатерина Лесина - Музыкальная шкатулка Анны Монс

— Думала… помру… скоро помру… а я крепкая…

Сонечка согласилась, что, вероятно, светлая улыбчивая Леночка очень рассчитывала на то, что от тетки скоро избавится, и — путем естественным: женщина-то в возрасте, после инсульта. Анна же стала поправляться, пусть и медленно.

Вот тут-то и возник конфликт.

Троим в комнатушке Анны было тесно. Леньке мешала тетка, страдавшая бессонницей, Анне мешали племянница с мужем… а Леночке приходилось терпеть упреки и с той, и с другой стороны. А потом Анна вдруг поняла, что опять заболела. Нет, это не было инсультом или же его последствиями, скорее уж Анну охватило некое странное безразличие. И слабость, усиливавшаяся день ото дня.

— Травит… меня травит… в больничке она… приносит оттуда…

Леночка и правда упоминала, что нашла работу в больнице, конечно, она бы хотела стать медсестрой и на следующий год поступит в училище, а пока что ее санитаркой взяли. Ей сочувствовали, понимая, что с больной теткой на руках Леночка не сможет позволить себе учебу.

— Психушка… таскает… убьет скоро… золото… много золота… кровь… Ленька привозит… он привозит, она моет… кровь… я видела… — Сухая рука вцепилась в Сонькин подол. — Убивает… а золото… Ленка его уносит…

— Ой, тетя, вы проснулись! — Леночка выпорхнула из подъезда.

Легкая, светлая, в новом ситцевом платьице, мужем из командировки привезенном. Бабы незло ей завидовали — какой мужик, еще и супруге подарки дарит, да чтоб не на Восьмое марта или день рожденья, а просто так. И ведь глаз хороший, ни разу в размере не ошибся. И наряды на Леночке сидят что влитые.

Сонька знала, почему: сшиты они, а не куплены. Хорошей портнихой, по Леночкиной фигуре.

И стоят немало.

И, значит, и правда видела Анна Марковна что-то этакое, может, и не вором был весельчак Ленька, воры с кровью дела иметь не любят, они руки свои чистыми сохранять пытаются.

— Она вас совсем заговорила? — Леночка стрельнула глазами.

— Да нет, деточка, — улыбка далась Соньке непросто. Она вдруг ясно осознала, что Леночка в курсе мужниных дел, а может, и не просто в курсе, но и помогает ему всячески. И если она заподозрит, что дорогая тетушка лишнего понарассказывала, то жизнь Сонечкина будет короткой. — Совсем сдала, бедняжка. Я помню, строгой она женщиной была, никому спуску не давала. А уж как на собраниях говорить начнет… заслушаешься! Теперь вот — беда… мямлит чего-то, ни слова не разобрать.

Поверит ли?

Леночка кивнула и погладила тетю по голове.

— Деточка, ты ж в больнице работаешь… а у меня сердце пошаливать стало. Давление так и скачет… может, принесешь каких таблеточек? А то в аптеке все по рецепту. Я заплачу!

— Что вы, Софья Александровна! — Леночка всплеснула руками. — Лекарства не зря по рецепту дают. Вот вы говорите, что сердце шалит, а оно ж по разным причинам шалить может. Вот выпьете вы не те таблетки, и вдруг приключится что-то? Да и в больнице все подотчетно… Вы лучше к доктору сходите. Пусть послушает вас, а там и выпишет…

— А какой есть хороший доктор?

Леночка была чудесной актрисой. Она ни словом, ни жестом не дала понять, что ей надоели назойливые Сонькины расспросы.

— В нашей-то больнице все доктора хорошие… но там вас не примут. Клиника специальная…

Для избранных, надо полагать.

И лечатся в ней люди непростые. Последний кусок мозаики встал на свое место: милая услужливая санитарка Леночка легко находит общий язык с теми, кто в больницу попал. А там уж и адресок выяснить несложно, и кто чем дышит, видно сразу, и про домашних порасспросить, и с ключиков слепок снять…

А дальше уже — Ленькин выход.

Конечно, если эту парочку еще не повязали, значит, действовали они осторожно, наверняка Ленька не сразу хату чистил, выжидал время, чтобы не увязали ограбление с больничкой.

И если разобраться — какое Соньке дело? Молчание — оно как есть золото… Она себя уговаривала, но из головы не шли слова про кровь.

Одно дело — воровать, и совсем другое — убийство…

Анна померла через три дня после того разговора. А накануне Сонька слышала, как ссорится молодая пара, и пусть в том не было ничего удивительного — и у святых случаются размолвки, но вот чтобы скандал был без слез, без посуды битой, но с гадючьим грозным шипением… нет, не все ладно было в той квартирке.

Анну хоронили всем домом, утешали Леночку, которая горевала, с виду — так искренне, пусть и была теперь свободна. И разве что Марьяна из соседней квартиры, рассчитывавшая, что учительская комната к ней отойдет, прошипела:

— Избавилась от тетки — и жирует!

Сонька кивнула, думая о своем.

Что делать? Молчать или позвонить кому… а кому? Анонимно? Так в милиции скоро выяснят, откуда звоночек сделан. И всех жильцов теребить примутся. Выйдут, естественно, на Сонькино боевое прошлое… нет, рот надо держать на замке. Бог-то все видит, и, чай, если дело так повернулось, значит, неспроста. Конечно, Соньку легко в трусости обвинить, а она и правда боялась за свою такую спокойную, налаженную жизнь.

И Ленькины кривые взгляды, вроде бы случайные, не добавляли ей спокойствия. Верно, клял он себя за ту отлучку. Сонька старалась вести себя обыкновенно, и, если случалось ей с Ленькой пересекаться, она не шарахалась в ужасе, как делают люди глупые, себя же выдавая, но вежливо расспрашивала его о службе, а как-то попросила, ежели случай выпадет, прикупить ей кофейного напитка. И, похоже, именно эта простая, соседская просьба убедила Леньку, что дворничиха ничего не знает.

Глупая она.

А Сонька и не стремилась умной быть, живой — оно всяко лучше.

Вскорости у молодой семьи пополнение случилось, и тут Сонька поняла: не только из-за того разговора Анна жизни лишилась, но еще и потому, что четвертый человек в той комнатушке не уместился бы.

— Орет и орет, — жаловалась Марьяна, уже почти потерявшая надежду заполучить заветные метры. — Спасу никакого нет! Я ей говорю — дай сиську дитяти, а она мне — молока у нее нет… молодая баба, а молока нет…

Сонька кивала и думала о том, что с появлением ребенка ссориться молодые стали чаще, что, в общем-то, было вполне обыкновенным явлением. Теперь Ленька пропадал из дому, возвращался навеселе и зачастую — пропахший духами и дешевыми сигаретами. Соседки качали головами, жалея бедную Леночку, повторяли, мол, такова она — тяжкая бабья доля. Она соглашалась, смахивала слезы, но… нет-нет, а мелькало в ее глазах что-то эдакое, недоброе.

Когда ребенка отдали в ясли — Леночка желала выйти на работу как можно скорее, — в семье вновь воцарился мир, пусть и хрупкий. Вроде бы все вернулось на круги своя, но… продлилось это затишье недолго. Полгода минуло, и Ленька за старое принялся.

— Да мне тут обрыдло! — в запале очередной ссоры, начавшейся, как обычно, тихо, но подвыпивший Леонид явно не намерен был шептаться. — Какого… мы тут торчим?!