Екатерина Лесина - Музыкальная шкатулка Анны Монс

Игнат поднял кофейную чашку, крохотную в массивной его ладони, и принюхался.

— У многих фантазии так фантазиями остаются, но девочка не из таких… полагаю, она нашла Перевертня, а через него и на Ольгу вышла.

— Зачем?

— Затем, что именно ей досталась шкатулка…

Все получалось гладко, но… Ксюшу не оставляли сомнения:

— А откуда она про шкатулку узнала? Ее отец ведь понятия не имел, какое наследство ему полагалось…

И, значит, Игнат ошибается, дочь Вероники Павловны не имеет никакого отношения к этому делу. Она вообще — слабенькая и несамостоятельная…

Эту мысль Ксюша и озвучила.

— А ты уверена? — Игнат к кофе не притронулся.

— В чем?

— В том, что слабенькая и несамостоятельная? Ты же ее не видела, значит, представления не имеешь о том, какова она на самом деле… Кстати, исправить это не так уж и сложно. Завтра с утра и займемся.

Он проговорил это так, словно уже все решил, и плевать, что у Ксюши на это утро совсем другие планы могли иметься. Нет, их, конечно, не было, но все же…

— В подсобку лезть не надо, — предупредил Игнат. — Ею другие люди займутся.

Звонок раздался в полшестого утра. Ксюша не услышала бы его, если бы не Хайд. Он подошел к кровати и толкнул Ксюшу влажным носом.

— Отстань.

Отставать Хайд не умел и, захватив край одеяла в зубы, потянул его.

— Ну что опять?

Тогда-то она и услышала дребезжание телефона. А заодно — и время увидела… полшестого.

— Алло? — Ксюша почесала Хайда за ухом и зевок подавила. Зевать в трубку — это крайне неприлично.

— Ксюшенька? Ксюшенька, это ведь ты, девочка?

— Я.

— Это Виктория Павловна…

Хайд вздохнул, когда из-под кровати выбралось лысоватое дрожащее существо, лишь по недоразумению числившееся собакой.

— Ксюшенька, солнышко, ты одна?

— Одна, — сказала Ксюша и, наклонившись, подняла псинку. Та благодарно свернулась на кровати, поджав тонкие лапки под тельце.

Почему-то ей стало грустно.

Ксюше не хотелось верить, что человек, с которым Ксюша была знакома несколько лет, вдруг оказался совсем не таким, каким ей представлялось. И ладно бы Стас, о мертвых плохо не говорят, но Виктория Павловна… она пекла пирожки и делала запеканку из тыквы по особому рецепту, который хранила в тайне, хотя особо никто и не пытался его выведать. И запеканка была сладкой, даже приторной, но все хвалили, не желая огорчать милейшую Викторию Павловну.

И сочувствовали, что дочь у нее такая… неудачненькая, ни на что сама не способна…

— Что-то случилось? — Ксюша села, Хайд пристроил голову на ее коленях. Нет, он не ревновал к мелкой чужой псине, скорее уж воспользовался удобным моментом.

— Случилось… не могу говорить, это со Стасиком связано… и еще с тем его делом… неприятная, грязная история.

Это Ксюша уже успела понять.

— Моя девочка… я только сегодня узнала… она не виновата! Но подумают на нее!

Виктория Павловна громко и часто дышала.

— Давайте по порядку, — предложила Ксюша.

— Приезжай! Я… я в конторе… приезжай, и я все тебе расскажу.

В трубке послышались короткие гудки, и Ксюша, поднявшись с постели, спросила:

— Она меня совсем за идиотку держит?

Хайд, естественно, не ответил.

Будить Игната в такую рань было несколько неудобно, но Ксюша здраво рассудила, что не следует игнорировать этот звонок, равно как и отправляться на встречу в гордом одиночестве.

Она вежливо постучала в дверь, а когда ответа не последовало, решилась войти.

— Утро доброе, — громко сказала Ксюша, а Хайд, громко цокая когтями, просто подошел к кровати и прикусил Игната за пятку.

— Извините, — Ксюше было жуть как неудобно, а еще — смешно, потому что пятка спряталась под одеялом, а Хайд одеяло попытался стянуть. — Я понимаю, что сейчас очень рано, но мне позвонила Виктория Павловна и попросила приехать.

— Куда?

Голос Игната прозвучал мрачно.

— В контору…

— Сейчас?

— Ага… и, наверное, надо ехать?

— Наверное, надо. Изыди, монстр!

Хайд вяло шевельнул обрубком хвоста, показывая, что чувство юмора Игната он оценил.

— Она сказала, что ее дочь ни при чем… — Ксюша вышла, потому что было бы крайне неприлично мешать человеку одеваться. — Что ее случайно втянули.

— Конечно… — произнес Игнат, выглядывая из спальни. — Готова?

Всегда готова.

Игнат выглядел взъерошенным, сонным и очень-очень злым. А обнаружив, что его замечательная машина облита ярко-оранжевой краской, которая, ко всему прочему, и подсохнуть успела, добрее он отнюдь не стал. Он выругался, громко и от души, покосившись отчего-то на Ксюху.

Подозревает, что это она машину изуродовала? Да Ксюша в жизни так не поступила бы.

— Ленка, — Игнат потер пальцем оранжевое пятно. — Дура… истеричная дура. Садись.

— Мы все-таки поедем?

— Естественно, мы поедем… Нет, ну скажи, почему вы, бабы, такие дуры?

Вопрос этот Ксюша оставила без ответа. Во-первых, он и не требовался, во-вторых, с высказыванием Игната она была категорически не согласна. И всю дорогу до конторы Ксюша думала не об убийце Стаса, а о том, зачем было машину портить.

Но чувство вины, обычное для Ксюши, не спешило зарождаться в ее душе.

В конторе царил полумрак. Сквозь створки жалюзи просачивался робкий утренний свет, и вся обстановка казалась зыбкой, ненадежной. Дверь была приоткрыта, и Ксюша, толкнув створку, позвала:

— Виктория Павловна…

Тишина.

— Виктория Павловна, вы здесь? Я приехала и…

Игнат схватил Ксюшу за руку, прижал палец к губам и указал в угол, вероятно, это означало, что Ксюше полагалось в этот угол отойти и стоять там смирно, спокойно.

Она подчинилась.

Почему-то ей стало жутко… Нет, контора выглядела обыкновенно.

Столы.

Стулья. Дремлет копир. И кулер время от времени пускает пузыри. Выглядывают из-под стола светлые туфли на низком каблуке, принесенные Эллой, не то в подарок кому-то, не то на продажу, но крепко тут обжившиеся и ставшие почти общими.

Шелестят газетные страницы.

Игнат осматривал помещение, двигаясь осторожно, медленно, от стола к столу. И длинная тень его скользила по ковролину. А Ксюша вдруг поняла, что сейчас случится что-то нехорошее.

Она закрыла глаза за секунду до выстрела.

Он прозвучал глухо, не выстрел даже, скорее уж хлопок. И чей-то спокойный голос произнес:

— Не дергайся.

Голос не был женским.

— Ты, повернись спиной, — это было сказано Игнату, и тот подчинился.

Щелкнули наручники, сковывая запястья. И дуло пистолета качнулось влево.

— Присядь пока… а лучше… — Он ударил Игната рукояткой пистолета, и тот упал. — А ты, Ксюха, орать не вздумай, иначе пристрелю любовничка.

Ксюша как-то сразу в эту угрозу поверила.

— Сюда иди… ну, не пугайся, мы же так хорошо друг друга знаем…