Дастин Томасон - 21.12

Когда наследник посмотрел ей в глаза, Огненное Перо не отвела взгляд, как то диктовал обычай. Случись такое при посторонних во дворце, и она бы жизнью поплатилась за подобную дерзость. Но ни на ее лице, ни в ее сердце не появилось ни тени страха. Огненное Перо слегка улыбнулась, чтобы показать только два передних зуба, украшенных вставками из оникса, но потом сомкнула уста, и больше они не были видны. С того дня, как я пришел в их родительский дом, чтобы принести печальную весть о смерти матери, это была ее первая улыбка.

А потом она заговорила. Причем так, как ни одна девушка при мне еще не осмеливалась говорить с наследником трона:

— Но, священный мой наследник правителя, святой и превозвышенный, как может ягуар опередить стрелу в охоте на лисицу, если я видела, как самих ягуаров настигают и поражают стрелы наших метких охотников? Ты можешь объяснить это противоречие девушке, чей ум еще недостаточно развит?

Как отреагирует мальчишка на этот вызов, я и представить себе не мог. Судя по выражению лица, он пришел в замешательство от столь открытого отказа безоговорочно принять его мнение. Но затем он улыбнулся, обнажив свои ониксы во всем великолепии, и это сразу же напомнило мне, как мало походил он на отца. Наступит день, когда Песнь Дыма станет поистине великим вождем Кануатабы, только бы нам пережить нынешние тяжкие времена, которые грозили уничтожить наше могучее государство. Но сейчас меня переполняла гордость за своего воспитанника.

И только в этот момент я до конца осознал, сколь благородна и сильна волей была Огненное Перо. Ни для кого не секрет, что прежде наследник стремился бывать в ее обществе как можно чаще. Но только теперь их союз стал невозможен. Ее отца принесли в жертву богам, а сама она оказалась словно запертой между двух миров, как это случается с незаконнорожденными детьми. Вот почему смотреть на них сейчас оказалось так мучительно, и я даже готов был проронить слезу, чего не случалось со мной уже много солнц.

Наследник в это время открыл свою сумку, собираясь что-то извлечь из нее. Как я надеялся, это будет одна из великих книг, которую я попросил его захватить с собой из библиотеки, и снова воссиял от гордости, предвидя, как Песнь Дыма продемонстрирует нам сейчас искусство чтения вслух, которому я обучал его с огромным терпением и упорством.

Но вместо этого он достал богато украшенный глиняный кувшин глубиной примерно в две ладони, с виду предназначенный для воды. Сосуд был окрашен в цвета смерти и возрождения, и он на вытянутой руке протянул его Огненному Перу, а потом сказал:

— Узри же Акабалама, божество, одарившее могуществом моего отца, в чью честь мы начинаем возведение нового храма! Тебе доводилось видеть Акабалама прежде, девушка?

Огненное Перо хранила молчание, повергнутая в трепет присутствием бога, который потребовал принести себе в жертву ее отца. Зато я сам просто сгорал от желания узнать, неужели Властитель и вправду показал сыну таинственного бога, в чьей власти оказались мы все? Смогу ли я понять, что он такое?

Но наследник по-прежнему обращался только к девушке:

— Не бойся. У меня есть власть над этими созданиями, которые телесно воплощают Акабалама. Не бойся же! Я смогу тебя защитить.

Песнь Дыма снял крышку с сосуда, но все, что я увидел внутри, были шесть насекомых, размером примерно с палец, а цветом напоминавшие самые сочные листья деревьев, когда-то в изобилии росших в окрестных лесах. Насекомые вскарабкались на спины друг другу в стремлении выбраться из керамического кувшина, но не преуспели в этом. Их длинные согнутые лапки переплетались под телами. А глаза цвета самой темной ночи были выпучены поверх голов.

Наследник продолжал:

— Я наблюдал, как отец молится этим созданиям природы, а потом забрал их из тронного зала, где проходят трапезы правителя, и теперь я тоже чувствую себя наделенным их божественной силой.

Я внимательно изучил насекомых. Они были из разряда тех, кто стремится стать невидимым, слившись цветом с лесом. Но почему мы должны были обожествлять этих тварей, я не мог даже себе представить! Они не производили меда. Их нельзя было пожарить, чтобы употребить в пищу. Почему же Властитель возводил храм и жертвовал своим преданным хранителем припасов во имя совершенно бесполезного насекомого?

Почему же наш правитель настолько принижал нас, человеческую расу, созданную богами из священных початков небесного маиса, чтобы услужить этим ничтожнейшим тараканоподобным существам?

И я обратился с вопросом:

— Значит, вот это твой отец величает богом Акабаламом? Это, и только это?

— Да.

— И он объяснил тебе, ради чего мы должны превозносить это божество?

— Разумеется, объяснил, но только тебе, писец, никогда не понять, какие ощущения испытывает правитель в присутствии такой могущественной силы!

Но, рассмотрев насекомых пристальнее, я заметил, что они то и дело начинали медленно потирать воздетые в воздух передние лапки, и мне показалось, что я начал прозревать истину. Эти лапки придавали им вид человека, молившегося богам. Ни одно создание в животном мире, которое мне доводилось видеть прежде, не производило столь благочестивого впечатления. Ни одно не могло служить для людей образцом того, как исполнять молитвенный ритуал.

Значит, именно поэтому Властитель так почитает этих насекомых? Потому что считает, что в засуху мы утратили преданность богам, а они представали символом подлинной набожности?

Наследник снова повернулся к девушке и сказал:

— Только человек, преданный своим предкам, сможет понять, кто такой Акабалам.

Несмотря на подверженность дурному влиянию отца, Песнь Дыма рос хорошим человеком, простым и чистосердечным. Он обладал душой, которую его лесные предки сумели бы принять и полюбить, как это описано в древних книгах. Там, где его отец легко мог приказать обезглавить меня за то, что я завладел девушкой, которая нравилась ему самому, Песнь Дыма просто захотел произвести на нее впечатление и честно завоевать ее привязанность. Он выкрал насекомых из отцовского дворца только для того, чтобы показать Огненному Перу, насколько большим могуществом он обладает в сравнении со мной. И я с удовольствием признал его победу.

На глазах у девушки я низко склонился перед мальчиком и поцеловал его ноги».

— Две тысячи солнц, — заметил Роландо. — Почти шесть лет. Здесь описана действительно невероятно долгая засуха.

Вместе с Чель и Виктором он стоял рядом с пятью только что восстановленными и расшифрованными фрагментами рукописи. И Чель снова перечитала строку с 28-й страницы сочинения Пактуля: «Некоторые початки маиса вызревают даже в такую затяжную и ужасную засуху, которую мы переживаем уже почти две тысячи солнц» .