Андрей Константинов - Гоблины. Пиррова победа

— Какое?

— Тебе какой телефончик лучше дать: служебный, мобильный, домашний? Ну, чего набычился? Шучу я, не видишь, что ли? «Гоблинам» ее передают. У тебя ведь именно там свой человечек прижился?

— Не твое дело.

— Мое, мил-человек. Вернее, наше. Общее.

— Я тебя услышал. — Зеча поднялся из-за стола и боковым зрением приметил, как практически одновременно с ним встал и неторопливо двинул к выходу безликий человек, до этого битый час сидевший за клистирной чашечкой кофе. Человек сей, еще когда только входил в бар, обменялся коротким приветственным взглядом с телохранителем Харлампиева. После чего, собственно, Зеча и взял его на карандаш.

— Сан Саныч, ты передай своим парням, что провожать меня не нужно. И таскаться по городу за мной хвостом — тоже. Рвать когти и уходить в леса в мои планы не входит. Пока не входит.

— Хорошо. За тобой таскаться больше не будут. А вот за тещей Бугайца и за сынком его все-таки присмотрят. Так, на всякий случай.

— Ну и сволочь же ты, Харлампиев! — сурово играя скулами, сказал Зеча.

— Жизнь такая! Опять же, на каждый чих не наздоровкаешься…

К вечеру Андрея отпустило. Полегчало настолько, что он даже нашел в себе силы сесть за руль и потащиться сквозь пробки на тьмутараканный север. Именно в тех краях находился госпиталь ГУВД, и, поскольку у Мешка внезапно образовалась масса свободного вечернего времени, он решил проведать Павла Андреевича.

Они встретились за полчаса до вечернего обхода и, дабы не вести разговоры при посторонних, а помимо верховного «гоблина» в палате обитала парочка болезных (судя по почтенному возрасту — ветеранов еще НКВД), вышли в просторный холл и уселись в кресла, подальше от бубнящего общакового телевизора…

— …Ну, Колька! Ну, орел! А ведь я чувствовал: выйдет, выйдет из парня толк! — восхитился Жмых, когда речь зашла о «личном сыске», проведенном молодым. — Помяни мое слово: вырастет когда-нибудь из нашего Лоскуткова второй Лоскутов [14] Полковник Жмых имеет в виду Лоскутова Юрия Николаевича, который возглавлял ГУВД СПб и ЛО в 1993–1996 гг. . Вот только дурь повыветрится, так сразу толк и попрет.

— Чтобы милицейские сводки внимательно читать, много ума не надо, — буркнул не разделявший столь диких восторгов Мешок. — Помнится, еще совсем недавно я слышал от вас несколько иную оценку умственных возможностей и служебных перспектив нашего корнета.

— А я от тех слов и не отказываюсь. И по-прежнему уверен, что Лоскуткова нужно гонять и дрючить. Дрючить и гонять! Тогда и результат проявится. Потому что у молодых уязвленное самолюбие в конечном итоге обязательно перевешивает здоровый прагматизм. Вот увидишь, после этого случая он теперь землю носом рыть будет!

— Уже. Бьет копытом, землю роет молодой сперматозоид.

— Нехай бьет. Ладно, ты мне лучше за главное скажи! Что там у вас с Наташей?

— Северова сегодня вышла на работу. Рапорт об уходе писать отказалась.

Павел Андреевич задумчиво потер лоб.

— У меня складывается ощущение, Андрей, что мы с тобой чутка поторопились. С навешиванием ярлыков. Натаха, при всех своих закидонах, девка неплохая. Из-за одной любви к деньгам или просто так, из любви к искусству, она крысить не станет. Только по какой серьезной, глобальной причине.

— А если у нее таковая и в самом деле имеется?

— Вот нам с тобой и следовало сначала девку выслушать. Оно ведь, сам знаешь как: «поговорили — полдела сделали»… В общем, переговори с ней, Андрюха. Но только нормально, по-человечески. Без этого твоего надрыва.

— Я считаю, что в сложившейся ситуации вызывать Натаху на откровенность и беседовать с ней по душам — преждевременно и нецелесообразно, — твердо сказал Андрей.

— Почему?

— Да есть тут у меня одна задумка… К тому же она сейчас в таком разобранном состоянии, что нормального разговора все равно не получится. Северова меня разве что в открытую не посылает. Но зато глумится — по полной.

— Что значит «глумится»?

— Да я вчера приказал Витале ее от баз отключить, так она сегодня весь день демонстративно полы в конторе надраивала. Дескать, «даром бюджетный хлеб есть не желаю».

— Э-эх, наломали мы с тобой дров, Андрей! — вздохнул Жмых. — Совсем что-то неладно стало в нашем королевстве…

— Ну, положим, не только мы. Наломали. А еще… Ты пойми, Пал Андреич, если, сугубо гипотетически, допустить, что все-таки «крот» не Северова, тогда кто?

— Не знаю. Сам сутки напролет голову ломаю.

— А я не просто ломаю, я каждого из ребят по нескольку раз на дню вижу. Что называется, глаза в глаза. Смеемся, ругаемся, выпиваем вместе. А как подумаю, что кто-то из них на самом деле… Э-эх! Короче, с души воротит.

— Есть такое дело, — подтвердил Павел Андреевич и поспешил сменить тему. — Ладно, что там у нас еще по текучке робытся? Бабу эту, которая любовница Литвы, когда принимаете?

— Завтра с утреца. Тут на днях парни снова к ней ездили-навещали, в целях закрепления знакомства.

— Небось Тарас в первых рядах? — усмехнулся Жмых.

— Естественно. Куды там без нашего дон-хуана?

— И каковы первые впечатления?

— В один голос уверяют, что стерва конченая. Хотя и не без интеллекта.

— Это как?

— Ну, вроде не совсем блондинка. Хотя почему вроде? Брюнетка и есть. Она парням, кстати, с ходу выкатила перечень требований, обязательных к условиям ее содержания.

— Даже так? Забавно.

— Ага, обхохочешься. Отдельная комната, двуспальная кровать, кабельное телевидение, наличие в душевой биде или, как минимум, гигиенического душа. А также не реже двух раз в неделю вылазки на рынок за продуктами, в спортзал и в салон красоты. Это из основного. Ну и далее — по мелочам.

— Однако!

— Ну и где мне, прикажете, эту литовскую зазнобу размещать? — возмущенно фыркнул Мешечко. — Квартиру ей снять? Так у нас с сентября, оказывается, снова оперрасходы срезали. По ходу, финчасть все никак от последствий мирового кризиса отойти не может.

— Да и с тех, что раньше выписывали, особо не пожируешь.

— Во-во! Разве что на угол в дворницкой и хватило бы. С удобствами во дворе. А селить ее в нашей курилке — извините, это вам не бомж Филиппов. Опять же, баба как-никак: трусы-лифчики-прокладки.

— М-да, ситуация… Слушай, а может, ее куда за город вывезти?

— Куда? К Холину или к Сергеичу на дачу? А женам они что скажут?

— А какие перспективы? Я имею в виду: неизвестно, как долго она у нас задержится?

— Через неделю начинается процесс по одному из эпизодов Литвина. Нежданова там — один из ключевых свидетелей обвинения. Эскапэшники уверяют, что, как только она прокукарекает на суде свою пламенную речь, ей тут же отпустят все грехи и с миром депортируют на историческую родину. Куда-то на Ставрополье. Но тут, что называется, гладко было на бумаге.