Евгений Зубарев - Я убью тебя, менеджер

– Потому и не обратился, что твои за сотню сделают! – пояснил Жора, пробираясь мимо Анечки к выходу. – Одно дело – пилить пять штук, другое дело – вшивую сотню.

– Но мы могли бы поделить и пять штук, – продолжала вслух недоумевать Анечка. – Просто за эти деньги он получил бы реальную работу, конкретный результат, а не этот детский прикол.

Софья вернулась к себе за стол и негромко, как будто самой себе, сказала:

– Анна, вы что, всерьез полагаете, что этим людям нужен какой-нибудь результат, кроме личного обогащения? Это же типичные временщики, их уже вся страна только такими и знает. Эффективные газонефтяные менеджеры, сокращенно ЭГМ. Они приходят, сжирают все, до чего могут дотянуться, и уходят на новое пастбище. При чем тут профессиональный дизайн или журналистика? Это же несъедобно и потому неинтересно.

Я поймал взгляд Софьи, и меня просто обожгло едва сдерживаемой яростью, которая мутной фосфоресцирующей взвесью колыхалась в ее коричневых глазах.

Я подошел к ней поближе и негромко поинтересовался, наклонив голову к самому столу:

– Вы что, уходить собрались?

Софья выпрямилась в кресле, стиснула зубы до белых желваков на выступивших скулах и процедила:

– Я устала. Я больше не могу. Вы не представляете, что себе позволяют эти люди. Они украли даже пианино с чердака редакции! Представляете? Пианино! С чердака!! Это не люди, это саранча.

У нее затряслись губы, и я не захотел смотреть на это. Я пошел к себе в кабинет. Там уже курила Марта, стряхивая пепел прямо на свой ноутбук.

– Нет, ну скажи, каков ублюдок, – нервно сказала она, не оборачиваясь. – Он назвал меня неудачником!

– Насколько я понимаю физиологию эффективных менеджеров, с их точки зрения все, кто не умеет воровать, – неудачники, – с готовностью объяснил я, усаживаясь за стол и включая свой компьютер.

– Ты так спокоен, потому что он сказал это не тебе, – начала заводиться Марта.

Я вздохнул, потом медленно выдохнул, досчитав до десяти, и в итоге решил промолчать. Это оказалось самым верным решением – Марта утихомирилась, включила свой ноутбук и ушла в Сеть.

У меня тоже не было ни малейшего желания работать. На столе рядом с клавиатурой лежала стопка свежих читательских писем, которые с утра приволок Вова, и я решил хотя бы просмотреть почту, чтобы этот день не прошел совсем зря. Но письма оказались совершенно бессмысленными, безадресными и бессодержательными, хотя адресованы были совершенно конкретно – в криминальный отдел еженедельника или даже лично Ивану Зарубину.

Несколько писем содержали абстрактные жалобы на несовершенство мира, и здесь я был бессилен. В самом деле, что можно ответить человеку, который упрекает российских чиновников во взяточничестве? Хоть бы фамилии называли, так нет – укоряют «кормило власти» в целом. А что мне это кормило? Кормило власти ведь не управляет, оно кормит.

Вскрыв еще пару конвертов, я ознакомился с упреками журналистскому сообществу от имени либеральной общественности. Оба письма были написаны разными людьми, одно от школьной учительницы, другое от стоматолога частной клиники. Но содержание этих писем было настолько схожим, что я не поленился сличить обратный адрес на конвертах. Адреса оказались разными, но это обстоятельство да еще почерк – вот и все, что различало эти свидетельства эпохи.

Люди, называвшие себя либералами, мыслили точно под копирку, используя не только одинаковые мысли, аргументы и слова, – даже последовательность изложения этих аргументов совпадала с точностью до буквы, даже ругательства повторяли друг друга. «Кровавый режим», «душители демократии», «толерантность против бездуховности», «чекистские застенки», «власти скрывают» и т. п. «Не сомневаюсь, что вы не осмелитесь опубликовать мое письмо, потому что его содержание развенчивает идеологические мифы режима и угрожает самому его существованию», – эта концовка тоже совпадала, причем дословно, в обоих письмах. И только попробуй ответить, что содержание письма является типичной демагогией, на которую просто жалко тратить газетную площадь, – сразу зачислят в слуги кровавого режима.

Впрочем, оппоненты у либералов тоже не подарок. Сегодня от них писем, как ни странно, не было, но звуки шарманки с той стороны мне также были хорошо известны: «державность и соборность», «жидомасонский заговор», «империалистическая камарилья» и т. п.

Как представишь, что обе эти палаты нашего дурдома исправно бегают на выборы всех уровней, начинаешь искренне, без шуток, сомневаться в разумности демократических процедур. Ведь демократические процедуры подразумевают такую технологию управления государством, в ходе реализации которой умные люди вынуждены не только выслушивать мнение дураков, но и считаться с ним. Зачем мне это счастье?

Последнее письмо из стопки прислал мне московский непризнанный поэт, из андеграунда, где обретается большинство непризнанных гениев. Слава богу, в письме он обошелся без стихов – три страницы печатного текста, набранного самым мелким восьмым кеглем, были посвящены критике современного столичного панк-рока. Поэт укорял коллег за «тусклость мыслей», «бездарность рифмы» и общий упадок духа.

Мне было так неохота работать, что я решил ответить поэту. Я написал, что столичным панк-рокерам сейчас и впрямь должно быть нелегко. Лет тридцать назад они могли с ненавистью петь о грязных подъездах, раздолбанных дорогах, «железном занавесе», дефиците туалетной бумаги и прочих безобразиях, сопровождающих советского человека всю его трудную жизнь. Но сейчас в Москве панкам приходится проклинать евроремонт, роскошные восьмиполосные автомобильные трассы и среднюю зарплату в полторы тысячи евро. Это ведь действительно непросто – петь с ненавистью о хорошей ровной дороге или стеклопакете, из-под которого не дует.

Бедные-бедные панки! Раньше они пели безобразно о безобразном, а скоро будут петь безобразно о банальном. Это, разумеется, совершенно лишает смысла существования панк-рок как таковой, но я не осмелился предлагать поэту «убить себя об стену» – он ведь мог понять меня буквально. Поэтому я просто предложил московским панкам перебраться в Питер – ведь здесь оставались нетронутыми самые любимые и безобразные объекты панковской Музы, столь основательно и безжалостно истребленные в гламурной столице. Ведь у нас, в Питере, в отличие от Москвы, по-прежнему не работают уличные фонари и светофоры, у нас разбиты дороги и помойки наполнены дерьмом кучами выше Смольного. В общем, у нас еще есть где разгуляться панкам – спасибо городскому правительству и лично его превосходительству.

Я распечатал свой ответ, нашел в столе конверт и подписал его. Оставалось отдать письмо Вове, когда он в очередной раз засунет к нам в кабинет свою голову. Но Вова что-то не заходил, Марта не думала отрываться от своего ноутбука, и я тоже решил полазать по Сети.